Page 576 - Тихий Дон

— Собирайся живо! — приказал Ивану Алексеевичу Штокман и схватил Толкачева за
рукав теплушки. — Где комиссар? Где остальные коммунисты?..
— Не знаю… Кое-кто убежал, а я — к вам. Телеграф занят, никого не пускают…
Бежать надо! А как бежать? — Толкачев растерянно опустился на сундук, уронив меж колен
руки.
В это время по крыльцу загремели шаги, в хату толпою ввалились человек шесть
красноармейцев-сердобцев. Лица их были разгорячены, исполнены злой решимости.
— Коммунисты, на митинг! Живо!
Штокман обменялся с Иваном Алексеевичем взглядом, сурово поджав губы:
— Пойдем!
— Оружие оставьте. Не в бой идете! — предложил было один из сердобцев, но
Штокман, будто не слыша, повесил на плечо винтовку, вышел первый.
Тысяча сто глоток вразноголось ревели на площади. Жителей Усть-Хоперской станицы
не было видно. Они попрятались по домам, страшась событий (за день до этого по станице
упорные ходили слухи, что полк соединяется с повстанцами и в станице может произойти
бой с коммунистами). Штокман первый подошел к глухо гомонившей толпе сердобцев,
зашарил глазами, разыскивая кого-либо из командного состава полка. Мимо провели
комиссара полка. Двое держали его за руки. Бледный комиссар, подталкиваемый сзади,
вошел в гущу непостроенных красноармейских рядов. На несколько минут Штокман потерял
его из виду, а потом увидел уже в середине толпы стоящим на вытащенном из чьего-то дома
ломберном столе. Штокман оглянулся. Позади, опираясь на винтовку, стоял охромевший
Иван Алексеевич, а рядом с ним те красноармейцы, которые пришли за ними.
— Товарищи красноармейцы! — слабо зазвучал голос комиссара. — Митинговать в
такое время, когда враг от нас — в непосредственной близости… Товарищи!
Ему не дали продолжать речь. Около стола, как взвихренные ветром, заколебались
серые красноармейские папахи, закачалась сизая щетина штыков, к столику протянулись
сжатые в кулаки руки, по площади, как выстрелы, зазвучали озлобленные короткие вскрики:
— Товарищами стали!
— Кожаную тужурочку-то скидывай!
— Обманул!
— На кого ведете?!
— Тяни его за ноги!
— Бей!
— Штыком его!
— Откомиссарился!
Штокман увидел, как огромный немолодой красноармеец влез на столик, сцапал левой
рукой короткий рыжий оклад комиссаровой бородки. Столик качнулся, и красноармеец
вместе с комиссаром рухнули на протянутые руки стоявших кругом стола. На том месте, где
недавно был ломберный стол, вскипело серое месиво шинелей; одинокий отчаянный крик
комиссара потонул в слитном громе голосов.
Тотчас же Штокман ринулся туда. Нещадно расталкивая, пиная тугие серошинельные
спины, он почти рысью пробирался к месту, откуда говорил комиссар. Его не задерживали, а
кулаками и прикладами толкали, били в спину, по затылку сорвали с плеча винтовку, с
головы — красноверхий казачий малахай.
— Куда тебя, че-о-орт?.. — негодующе крикнул один из красноармейцев, которому
Штокман больно придавил ногу.
У опрокинутого вверх ножками столика Штокману преградил дорогу приземистый
взводный. Серой смушки папаха его была сбита на затылок, шинель распахнута настежь, по
кирпично-красному лицу катил пот, разгоряченные, замаслившиеся неуемной злобой глаза
косили.
— Куда пре-ошь?
— Слово! Слово рядовому бойцу!.. — прохрипел Штокман, едва переводя дух, и мигом