Page 628 - Тихий Дон
P. 628

— На Горбатов.
                     — Ото ж! Та на Горбатовськом же зараз казакы.
                     — Не могет быть! — изумился Мишка.
                     — Я тоби кажу, шо там — казакы-восстаньцы. Мы тике шо видтиля.
                     — Как же мне на Бобровский проехать? — растерянно проговорил Мишка.
                     — А то вже як знаешь.
                     Командир  разъезда  тронул  своего  вислозадого  вороного  коня,  отъехал,  но  потом
               полуобернулся на седле, посоветовал:
                     — Поняй з намы, а то колы б тоби «секим башка» не зробилы.
                     Мишка охотно пристал к разъезду. Вместе с красноармейцами он в ту же ночь приехал
               в хутор Кружилин, где находился 294-й Таганрогский полк, передал пакет командиру полка
               и,  объяснив  ему,  почему  не  мог  доставить  пакет  по  назначению,  испросил  разрешения
               остаться в полку при конной разведке.
                     33-я  Кубанская  дивизия,  недавно  сформированная  из  частей  Таманской  армии  и
               добровольцев-кубанцев,  была  переброшена  из-под  Астрахани  в  район  Воронеж  —  Лиски.
               Одна из бригад ее, в состав которой входили Таганрогский, Дербентский и Васильковский
               полки, была кинута на восстание. Она-то и обрушилась на 1-ю дивизию Мелехова, отбросив
               ее за Дон.
                     Бригада  с  боем  форсированным  маршем  прошла  по  правобережью  Дона  с  юрта
               Казанской  станицы  до  первых  на  западе  хуторов  Усть-Хоперской  станицы,  захватила
               правым флангом чирские хутора и только потом повернула обратно, задержавшись недели
               на две в Придонье.
                     Мишка участвовал в бою за овладение станицы Каргинской и рядом чирских хуторов.
               27-го  утром  в  степи,  за  хутором  Нижне-Грушинским,  командир  3-й  роты  294-го
               Таганрогского полка, выстроив около дороги красноармейцев, читал только что полученный
               приказ. И Мишке Кошевому крепко запомнились слова: «…Гнезда бесчестных изменников
               должны быть разорены. Каины должны быть истреблены…» И еще: «Против помощников
               Колчака и Деникина — свинец, сталь и огонь!»
                     После  убийства  Штокмана,  после  того,  как  до  Мишки  дошел  слух  о  гибели  Ивана
               Алексеевича  и  еланских  коммунистов,  жгучей  ненавистью  к  казакам  оделось  Мишкино
               сердце.  Он  уже  не  раздумывал,  не  прислушивался  к  невнятному  голосу  жалости,  когда  в
               руки  ему  попадался  пленный  казак-повстанец.  Ни  к  одному  из  них  с  той  поры  он  не
               относился  со  снисхождением.  Голубыми  и  холодными,  как  лед,  глазами  смотрел  на
               станичника, спрашивал:  «Поборолся с Советской властью?»  —  и, не дожидаясь ответа, не
               глядя на мертвеющее  лицо пленного, рубил. Рубил безжалостно! И не только рубил, но и
               «красного кочета» пускал под крыши куреней в брошенных повстанцами хуторах. А когда,
               ломая плетни горящих базов, на проулки с ревом выбегали обезумевшие от страха быки и
               коровы, Мишка в упор расстреливал их из винтовки.
                     Непримиримую,  беспощадную  войну  вел  он  с  казачьей  сытостью,  с  казачьим
               вероломством,  со  всем  тем  нерушимым  и  косным  укладом  жизни,  который  столетиями
               покоился  под  крышами  осанистых  куреней.  Смертью  Штокмана  и  Ивана  Алексеевича
               вскормилась  ненависть,  а  слова  приказа  только  с  предельной  яркостью  выразили  немые
               Мишкины  чувства…  В  этот  же  день  он  с  тремя  товарищами  выжег  дворов  полтораста
               станицы Каргинской. Где-то на складе купеческого магазина достал бидон керосина и пошел
               по  площади,  зажав  в  черной  ладони  коробку  спичек,  а  следом  за  ним  горьким  дымом  и
               пламенем  занимались  ошелеванные  пластинами,  нарядные,  крашеные  купеческие  и
               поповские  дома,  курени  зажиточных  казаков,  жилье  тех  самых,  «чьи  плутни  толкнули  на
               мятеж темную казачью массу».
                     Конная разведка первая вступила в покинутые противником хутора; а пока подходила
               пехота, Кошевой уже пускал по ветру самые богатые курени. Хотел он во что бы то ни стало
               попасть в Татарский, чтобы отомстить хуторянам за смерть Ивана Алексеевича и еланских
               коммунистов, выжечь полхутора. Он уже мысленно составил список тех, кого надо сжечь, а
   623   624   625   626   627   628   629   630   631   632   633