Page 873 - Тихий Дон

страх. Он длинно выругался и под общий хохот стал что-то говорить. Так омерзительно было
все это, что Григорий содрогнулся, поспешно отошел. «И вот с такими людьми связал я свою
судьбу…» — подумал он, охваченный тоской, горечью и злобой на самого себя, на всю эту
постылую жизнь…
Он прилег возле коновязи, стараясь не слушать выкриков юродивого и грохочущего
хохота казаков. «Завтра же уеду. Пора!» — решил он, посматривая на своих сытых,
поправившихся лошадей. Он готовился к уходу из банды тщательно и обдуманно. У
зарубленного милиционера взял документы на имя Ушакова, зашил их под подкладку
шинели. Лошадей стал подготавливать к короткому, но стремительному пробегу еще две
недели назад: вовремя поил их, чистил так старательно, как не чистил и на действительной
службе, всеми правдами и неправдами добывал на ночевках зерно, и лошади его выглядели
лучше, чем у всех остальных, особенно — тавричанский серый в яблоках конь. Он весь
лоснился, и шерсть его сверкала на солнце, как кавказское черненое серебро.
На таких лошадях можно было смело уходить от любой погони. Григорий встал, пошел
в ближний двор. У старухи, сидевшей на порожках амбара, почтительно спросил:
— Коса есть у вас, бабушка?
— Где-то была. Только чума ее знает, где она. А на что тебе?
— Хотел в вашей леваде зеленки лошадям скосить. Можно?
Старуха подумала, потом сказала:
— И когда уж вы с нашей шеи слезете? То вам дай, это подай… Одни приедут — зерна
требуют, другие приедут — тоже тянут и волокут все, что глазом накинут. Не дам я тебе
косы! Как хочешь, а не дам.
— Что ж, тебе травы жалко, божья старушка?
— А трава, она, что ж, по-твоему, на пустом месте растет? А корову чем я буду
кормить?
— Мало в степи травы?
— Вот и поезжай туда, соколик. В степи ее много.
Григорий с досадой сказал:
— Ты, бабушка, лучше дай косу. Я трошки скошу, остальное тебе останется, а то,
ежели пустим туда лошадей, — все потравим!
Старуха сурово глянула на Григория и отвернулась.
— Ступай сам возьми, она, никак, под сараем висит.
Григорий разыскал под навесом сарая старенькую порванную косу и, когда проходил
мимо старухи, отчетливо слышал, как та проговорила: «Погибели — на вас, проклятых,
нету!»
К этому было не привыкать Григорию. Он давно видел, с каким настроением встречают
их жители хуторов. «Они правильно рассуждают, — думал он, осторожно взмахивая косой и
стараясь выкашивать чище, без огрехов. — На черта мы им нужны? Никому мы не нужны,
всем мешаем мирно жить и работать. Надо кончать с этим, хватит!»
Занятый своими мыслями, он стоял около лошадей, смотрел, как жадно хватают они
черными бархатистыми губами пучки нежной молодой травы. Из задумчивости его вывел
юношеский ломающийся басок:
— До чего конь расхорош, чисто — лебедь!
Григорий глянул в сторону говорившего. Молодой, недавно вступивший в банду
казачишка Алексеевской станицы смотрел на серого коня, восхищенно покачивая головой.
Не сводя очарованных глаз с коня, он несколько раз обошел вокруг него, пощелкал языком:
— Твой, что ли?
— А тебе чего? — неласково ответил Григорий.
— Давай меняться! У меня гнедой — чистых донских кровей, любую препятствию
берет и резвый, до чего резвый! Как молонья!
— Ступай к черту, — холодно сказал Григорий.
Парень помолчал немного, вздохнул огорченно и сел неподалеку. Он долго