Page 182 - Золотой телёнок

для меня бананы!
ГЛАВА XXXVI. КАВАЛЕР ОРДЕНА ЗОЛОТОГО РУНА

Странный человек шел ночью в приднестровских плавнях. Он был огромен и
бесформенно толст. На нем плотно сидел брезентовый балахон с поднятым капюшоном.
Мимо камышовых делянок, под раскоряченными фруктовыми деревьями странный
человек двигался на цыпочках, как в спальне. Иногда он останавливался и вздыхал.
Тогда внутри балахона слышалось бряканье, какое издают сталкивающиеся друг с
другом металлические предметы. И каждый раз после этого в воздухе повисал тонкий,
чрезвычайно деликатный звон. Один раз странный человек зацепился за мокрый корень
и упал на живот. Тут раздался такой громкий звук, будто свалился на паркет рыцарский
доспех. И долго еще странный человек не вставал с земли, всматриваясь в темноту.
Шумела мартовская ночь. С деревьев сыпались и шлепались оземь полновесные
аптекарские капли.
— Проклятое блюдо! — прошептал человек. Он поднялся и до самого Днестра дошел без
приключений. Человек приподнял полы, сполз с берега и, теряя равновесие на
раскисшем льду, побежал в Румынию.
Великий комбинатор готовился всю зиму. Он покупал североамериканские доллары с
портретами президентов в белых буклях, золотые часы и портсигары, обручальные
кольца, брильянты и другие драгоценные штуки.

Сейчас он нес на себе семнадцать массивных портсигаров с монограммами, орлом и
гравированными надписями:

“Директору Русско-Карпатского банка и благодетелю Евсею Рудольфовичу
Полуфабриканту в день его серебряной свадьбы от признательных сослуживцев”.

“Тайному советнику М. И. Святотацкому по окончании сенаторской ревизии от чинов
Черноморского градоначальства”.
Но тяжелее всех был портсигар с посвящением: “Г-ну приставу Алексвевского участка от
благодарных евреев купеческого звания”. Под надписью помещалось пылающее
эмалевое сердце, пробитое стрелой, что, конечно, должно было символизировать любовь
евреев купеческого звания к господину приставу.
По карманам были рассованы бубличные связки обручальных колец, перстней и
браслеток. На спине в три ряда висели на крепких веревочках двадцать пар золотых
часов. Некоторые из них раздражающе тикали, и Бендеру казалось, что у него по спине
ползают насекомые. Среди них были и дарственные экземпляры, о чем
свидетельствовала надпись на крышке: “Любимому сыну Сереженьке Кастраки в день
сдачи экзаменов на аттестат зрелости”. Над словом “зрелости” булавкой было
выцарапано слово “половой”. Сделано это было, по-видимому, приятелями молодого
Кастраки, такими же двоечниками, как и он сам. Остап долго не хотел покупать эти
неприличные часы, но в конце концов приобрел, так как твердо решил вложить в
драгоценности весь миллион.

Вообще зима прошла в больших трудах. Брильянтов великий комбинатор достал только
на четыреста тысяч; валюты, в том числе каких-то сомнительных польских и балканских
денег, удалось достать только на пятьдесят тысяч. На остальную сумму пришлось
накупить тяжестей. Особенно трудно было передвигаться с золотым блюдом на животе.
Блюдо было большое и овальное, как щит африканского вождя, и весило двадцать
фунтов. Мощная выя командора сгибалась под тяжестью архиерейского наперсного
креста с надписью “Во имя отца и сына и святого духа”, который был приобретен у
бывшего иподиакона кафедрального собора гражданина Самообложенского. Поверх
креста на замечательной ленте висел орден Золотого Руна — литой барашек.
Орден этот Остап выторговал у диковинного старика, который, может быть, был даже
великим князем, а может и камердинером великого князя. Старик непомерно
дорожился, указывая на то, что такой орден есть только у нескольких человек в мире, да
и то большей частью коронованных особ.