Page 29 - Зона

заменял им женщин.
Галимулин подмигнул мне. Я убедился, что мой либерализм зашел слишком далеко. Мне
оставалось только пригрозить ему кондеем. На что Галимулин вновь одарил меня своей
басурманской улыбкой. Передние зубы у него отсутствовали.

Я прошел мимо балана, любуясь желтым срезом. Уступил дорогу тягачу, с шумом
ломавшему ветки. Защищая физиономию от паутины, вышел через лес к
инструментальной мастерской.

Зеки раскатывали бревна, обрубали сучья. Широкоплечий татуированный стропаль
ловко орудовал багром.

– Поживей, уркаганы, – крикнул он, заслонив ладонью глаза, – отстающих в коммунизм
не берем! Так и будут доходить при нынешнем строе…

Сучкорубы опустили топоры, кинули бушлаты на груду веток. И опять железо блеснуло
на солнце.

Я шел и думал:
«Энтузиазм? Порыв? Да ничего подобного. Обычная гимнастика. Кураж… Сила, которая
легко перешла бы в насилие. Дай только волю…»
Переговариваясь с часовыми, я обогнул лесоповал вдоль запретки. Прыгая с кочки на
кочку, миновал ржавое болото. И вышел на поляну, тронутую бледным утренним
солнцем.
У низкого костра спиной ко мне расположился человек. Рядом лежала толстая книга без
переплета. В левой руке он держал бутерброд с томатной пастой.
– А, Купцов, – сказал я, – опять волынишь?! В крытку захотел?

В отголосках трудового шума, у костра – зек был похож на морского разбойника.
Казалось, перед ним штурвал и судно движется навстречу ветру…

…Зима. Штрафной изолятор. Длинные тени под соснами. Окна, забитые снегом.
За стеной, позвякивая наручниками, бродит Купцов. В книге нарядов записано: «Отказ».

Я достаю из сейфа матрикул Бориса Купцова. Тридцать слов, похожих на взрывы: БОМЖ
(без определенного места жительства). БОЗ (без определенных занятий). Гриф ОР
(опасный рецидивист). Тридцать два года в лагерях. Старейший «законник» усть-
вымского лагпункта. Четыре судимости. Девять побегов. Принципиально не работает…
Я спрашиваю:

– Почему не работаешь?
Купцов звякает наручниками:

– Сними браслет, начальник! Это золото без пробы.
– Почему не работаешь, волк?

– Закон не позволяет.
– А жрать твой закон позволяет?

– Нет такого закона, чтобы я голодал.
– Ваш закон отжил свое. Все законники давно раскололись. Антипов стучит. Мамай у
кума – первый человек. Седой завис на морфине. Топчилу в Ропче повязали…
– Топчила был мужик и фрайер, зеленый, как гусиное дерьмо. Разве он вор? Двинуть
бабкин «угол» – вот его фортуна. Так и откороновался…