Page 41 - Зона

– Эх ты, деревня! А секс?
– Чего? – не понял Замараев.

– Секс, говорю…
– Ты по-людски скажи.

– Да любовь же, любовь.. По-твоему, любовь – это что? Любовь – это… Любовь – это…
калейдоскоп. Типа – сегодня одна, завтра другая…

– Любовь, – сказал Замараев, – это чтобы порядок в доме. Чтобы уважение… А с твоими и
по деревне не ходи. От людей срамотища.

– Да ты всю жизнь на одной кобыле ездил. А у меня в каждом СМУ – законная жена…
Конечно, я не говорю… Бывает… Поймаешь что-либо на кончик…

– А? – не понял Замараев.
– На кончик, говорю… Ну, это… гонорея…

– Чего?
– Во мужик, гонореи не знает! Да трипак же, трипак!

– А-а, – Замараев чуть отодвинулся, – ты вообще как сюда попал? Не за это ли случайно?
– На танцах взяли. Намекнул одному шабером под ребра.

– С концами, что ли?
– Где с концами?! Выжил гад. Он, падла, на суде кричит:

«Ерохина прощаю!»
А прокурор – в отказ:

«Вы-то – да, а общество простить не может…»
Сначала я в глухую несознанку шел. Кричу:

«Напился, все забыл!..»
Ну, а в конце менты подраскололи. Сознался. Кричу:

«Стреляй! Чего не стреляешь, козел?! Видел бы Ленин твою штрафную чавку!..»
Это я – прокурору. Вот он и дал мне три года ни за что. Про меня в газете статья была.
Не веришь? Ей-богу! Называлась – «Плесень».
– Оно и видно, – сказал Замараев.

– А хочешь, я тайну скажу? – неожиданно выговорил Ерохин. – Хочешь, скажу тайну, от
которой позеленеешь. Только – чтобы никому…

– Знаю я ваши тайны. Кабур роете под хлеборезку.
– Кабур – это что… Ну, хочешь, скажу? Тебе одному, как другу. Вот слушай: я по матери –
Эпштейн…
– Эпштейн, – недоверчиво прищурился Замараев, – видали мы таких Эпштейнов… Да ты –
фоняк, как и не мы… А если ты Эпштейн, зачем сидишь по хулиганке? Зачем не по
торговой части шел?
– В отца, – коротко пояснил Ероха.

– Эпштейн, – повторял Замараев.