Page 37 - Зона

Под вышкой около сваленного дерева курили заключенные. Я сказал нарядчику:
– Топор.

Нарядчик усмехнулся.
– Топор! – крикнул я.

Нарядчик подал Купцову топор.

– К Летяге в бригаду пойдешь?
– Да.
Пальцы его неумело сжимали конец топорища. Кисть выглядела изящно на темном
залоснившемся древке.
Как я хотел, чтобы он замахнулся! Я бы скинул клифт.

Я бы скинул двадцать веков цивилизации. Я бы припомнил все, чему меня учили на
Ропче. Я бы вырвал топор и, не давая ему опомниться…

– Ну, – приказал я, стоя в двух шагах. Ощущая каждую травинку под сапогами. – Ну! –
говорю.

Купцов шагнул в сторону. Затем медленно встал на колени около пня. Положил левую
руку на желтый, шершавый, мерцающий срез. Затем взмахнул топором и опустил его до
последнего стука.
– Наконец, – сказал он, истекая кровью, – вот теперь – хорошо…
– Чего стоишь, гандон, – обратился ко мне подбежавший нарядчик, – ты в дамках – зови
лепилу!..
Буду краток, поскольку через три дня вас увижу.

Миннеаполис – огромный тихий город. Людей почти не видно. Автомобилей тоже
мало.

Самое интересное здесь – река Миссисипи. Та самая. Ширина ее в этих краях – метров
двести.

Короче, на виду у толпы американских славистов я эту реку переплыл.
Переплыл Миссисипи. Так и напишу в Ленинград. По-моему, ради одного этого стоило
ехать…
Знаете, в марте я давал интервью Рою Стиллману. И он спросил:

– Чем тебя больше всего поразила Америка?
Я ответил:

– Тем, что она существует. Тем, что это – реальность.
Америка для нас была подобна Карфагену или Трое. И вдруг оказалось, что Бродвей –
это реальность. Тиффани – реальность. Небоскреб Утюг – реальность. И Миссисипи –
реальность…
Как-то иду я по Нижнему Манхэттену. Останавливаюсь возле бара. Называется бар –
«У Джонни». Захожу. Беру свой айриш-кофе и располагаюсь у окна.
Чувствую, под столом кто-то есть. Наклоняюсь – пьяный босяк. Совершенно пьяный
негр в красной рубашке. (Кстати, я такую же рубаху видел на Евтушенко.)
И вдруг я чуть не заплакал от счастья. Неужели это я?! Пью айриш-кофе в баре «У
Джонни».