Page 118 - Избранное
P. 118

Не хочет.
                     Спасибо ребята срамить начали.
                     — Да брось ты, — говорят, — Катюша, свое мещанство. Любовь свободная.
                     Ломается. Все-таки, поломавшись, через неделю зашла. Зашла и чуть не плачет, дура
               такая глупая.
                     — Не могу, — говорит, — заходить. Симпатии, говорит, к вам не ощущаю.
                     — Э, — говорю, — гражданка! Знаем мы эти мещанские штучки. Может, говорю, вам
               блондины эффектней, чем брунеты? Пора бы, говорю, отвыкнуть от мещанской разницы.
                     Молчит. Не находит чего сказать.
                     — Пущай, — говорит, — мещанство лучше, а только не могу к вам заходить. В союз
               пойду жалиться.
                     Я говорю:
                     — Да я сам на тебя в Петросовет доложу за твои мещанские штучки.
                     Так и махнул на нее рукой. Потому вижу, девчонка с головой погрязши в мещанство. И
               добро бы старушка или паразит погрязши, а то молоденькая, полненькая, осьмнадцати лет
               нет. Обидно.
                     1932

                                                        ПОЛЕТЕЛИ

                     Девятая объединенная артель кустарей два года собирала деньги на аэроплан.
                     И в газетах воззвания печатала, и особые красочные плакаты вывешивала, и дружескую
               провокацию  устраивала.  И  чего-чего  только  не  делала!  Одних  специальных  собраний
               устроено было не меньше десятка.
                     А какой был подъем! Какие были мечты! Планы какие! Сколько фантазии и крови было
               истрачено на одно лишь название аэроплана!
                     На собрании председателя артели буквально закидывали вопросами. Кустари главным
               образом  интересовались:  будет  ля  аэроплан  принадлежать  всецело  Добролету,  или  же  он
               будет  являться  собственностью  артели?  И  может  ли  каждый  кустарь,  внесший  некоторую
               сумму, лететь на нем по воздуху?
                     Председатель, счастливый и возбужденный, говорил охриплым голосом:
                     — Товарищи,  можно!  Конечно,  можно!  Летайте  себе  на  здоровье.  Дайте  только  вот
               собрать деньги… И тогда полетим… Эх, красота! Простор…
                     — Главное,  что  на  собственном полетим,  —  восхищались  в  артели.  —  На  чужом-то,
               братцы, и лететь как-то неохота. Скучно на чужом лететь…
                     — Да уж какое там летанье на чужом, — подтверждали кустари. — На своем, братцы, и
               смерть красна.
                     Председатель  обрывал  отдельные  восхищенные  выкрики  и  просил  организованно
               выражать свои чувства.
                     И  все  кустари,  восхищенные  новой  идеей  и  возможностью  летать  по  воздуху,
               наперерыв  просили  слова,  яркими  красками  расписывали  ближайшие  возможности  и
               клеймили несмываемым позором малодушных, не внесших еще на аппарат. Даже секретарь
               артели,  несколько  унылый  и  меланхолический  субъект,  дважды  отравленный  газами  в
               царскую войну, на вопрос председателя высказаться по существу говорил:
                     — Без  аэроплана,  товарищи,  как  без  рук.  Ну  на  чем  лететь  прикажете?  На  столе  не
               полетишь. А тут захотел куда-нибудь полететь — сел и полетел. Только и делов.
                     Два года артель с жаром и пылом собирала деньги и на третий год стала подсчитывать
               собранные капиталы.
                     Оказалось — семнадцать рублей с небольшими копейками.
                     На  экстренном,  чрезвычайном  собрании  председатель  сказал  короткую,  но  сильную
               речь.
                     — В  рассуждении  того,  —  сказал  председатель,  —  что  аэроплан  стоит  неизмеримо
   113   114   115   116   117   118   119   120   121   122   123