Page 137 - Избранное

Я говорю:
— То одна не велит уменьшительных слов произносить, то другая детей преподносит.
И вдобавок мне лекцию читает.
Вдруг она открывает дверь в соседнюю комнату и кричит уменьшительные слова.
— Ванечка, этот типус опять к нам скандалить пришел. И хотя он мой муж, но выгони
его к черту. Я, говорит, чувствую, что через него истерику наживу.
И вдруг входит в комнату приятель того, который в Арктику уехал. Здоровенный такой
мужчина, закаленный северным воздухом. И вдобавок парашютист, со значком.
— Об чем, — говорит, — молодой человек, вы тут загораетесь?
Я попрощался с ним и ушел с намерением все это описать, чтоб другие нелетающие
мужчины остерегались попадать в такое же, как говорится, непромокаемое положение.
Я гляжу против таких свободных браков. Я стою за более крепкий брак, основанный на
взаимном чувстве. А где это чувство взять, ежели я и парашюта никогда в глаза не видел? И
севернее Лигова нигде не жил.
Прямо хоть становись героем, чтобы сравняться с остальным населением.
1936

ОГНИ БОЛЬШОГО ГОРОДА

К одному жильцу с нашей коммунальной квартиры прибыл из деревни его отец.
Конечно, он прибыл по случаю болезни своего сына. Без этого он, наверное, до конца
своих дней не увидел бы Ленинграда. Но поскольку захворал его сын, вот он и прибыл.
А сын его был наш жилец. И он служил в одном ресторане официантом Он там порции
подавал и был на хорошем счету.
И, может быть, стараясь еще больше, он однажды, разгорячившись своим ночным
трудом, выскочил на улицу с тем, чтобы пойти домой, и, конечно, через это простудился на
своем, так скачать, кулинарном посту. Он захворал сначала насморком и семь дней чихал. Но
потом простуда перешла к нему на грудь, и температура вдруг поднялась до плюс сорока
градусов выше нуля.
Вдобавок еще до этого, желая в свободный день культурно провести время, он поехал в
Павловск осмотреть дворцы, и там он немного надорвался, помогая своей супруге войти в
вагон.
Так что все это вместе взятое дало печальную картину заболевания человека в полном
расцвете его сил.
И, будучи от природы мнительным, наш бедный официант был уверен, что он уже не
поправится и уже, как говорится, не приступит больше к исполнению своих прямых
обязанностей.
И вот через это он и пригласил своего папу приехать в Ленинград, чтобы сказать ему
последнее прости.
Не то чтобы он горячо любил своего папеньку и вот теперь на закате своей жизни он во
что бы то ни стало захотел его увидеть, напротив, он в течение сорока лет о нем не
справлялся и совершенно как бы безучастно относился к факту его существования. Но его
супруга, увидя у своего мужа такую невозможно высокую температуру, скорее из
самолюбия, — мол, все, как у людей, — дала папе телеграмму: дескать, приезжайте в
Ленинград, ваш сын захворал.
И когда сын уже начал поправляться, в Ленинград, всем на удивление, прибыл из
весьма далеких мест его папанька в лаптях, с мешком за спиной и с палкой. Правда, потом
оказалось, у старика в мешке были сапоги, но он их принципиально не носил, говоря об
этом: "Богатый бережет рожу, а бедный — одежу".
Конечно, все, и в том числе сын, рассчитывали, что приедет скромный, отчасти даже
религиозный старец лет семидесяти и будет тут произносить постные речи и всего пугаться.
Но оказалось совершенно, как говорится, напротив.