Page 231 - Избранное

житейских обстоятельств.
"А если случай, — думал Борис Иванович, — значит, все на свете непрочно. Значит,
нету какой-то твердости. Значит, все завтра же может измениться".
У автора нет охоты доказывать правильность вздорных мыслей Бориса Ивановича. Но
на первый взгляд действительно все в нашей уважаемой жизни кажется отчасти случайным.
И случайное наше рождение, и случайное существование, составленное из случайных
обстоятельств, и случайная смерть. Все это заставляет и впрямь подумать о том, что на земле
нет одного строгого, твердого закона, охраняющего нашу жизнь.
А в самом деле, какой может быть строгий закон, когда все меняется на наших глазах,
все колеблется, начиная от самых величайших вещей до мизернейших человеческих
измышлений.
Скажем, многие поколения и даже целые замечательные народы воспитывались на том,
что бог существует.
А теперь мало-мальски способный философ с необычайной легкостью, одним
росчерком пера, доказывает обратное.
Или наука. Уж тут-то все казалось ужасно убедительным и верным, а оглянитесь назад
— все неверно, и все по временам меняется, от вращения Земли до какой-нибудь там теории
относительности и вероятности.
Автор — человек без высшего образования, в точных хронологических датах и
собственных именах туговато разбирается и поэтому не берется впустую доказывать.
Тем более что об этом Борис Иванович Котофеев вряд ли, конечно, думал. Был он хотя
и неглупый человек со средним образованием, но не настолько уж развит, как некоторые
литераторы.
И все-таки он и то заметил какой-то хитрый подвох в жизни. И даже стал с некоторых
пор побаиваться за твердость своей судьбы.
Но однажды его сомнение разгорелось в пламя.
Однажды, возвращаясь домой по Заднему проспекту, Борис Иванович Котофеев
столкнулся с какой-то темной фигурой в шляпе.
Фигура остановилась перед Борисом Ивановичем и худым голосом попросила об
одолжении.
Борис Иванович сунул руку в карман, вынул какуюто мелочишку и подал нищему. И
вдруг посмотрел на него.
А тот сконфузился и прикрыл рукой свое горло, будто извиняясь, что на горле нет ни
воротничка, ни галстука.
Потом, тем же худым голосом, нищий сказал, что он — бывший помещик и что
когда-то он и сам горстями подавал нищим серебро, а теперь он принужден и сам просить об
одолжении, поскольку революция отобрала его имение.
Борис Иванович принялся расспрашивать нищего, интересуясь подробностями его
прошлой жизни.
— Да что ж, — сказал нищий, польщенный вниманием. — Был я ужасно какой богатый
помещик, деньги куры у меня не клевали, а теперь, как видите, в нищете, в худобе, и жрать
нечего. Все, гражданин хороший, меняется в жизни в свое время.
Дав нищему еще монету, Борис Иванович тихонько пошел к дому. Ему не было жаль
нищего, но какое-то неясное беспокойство овладело им.
— Все в жизни меняется в свое время, — бормотал добрейший Борис Иванович,
возвращаясь домой.
Дома Борис Иванович рассказал своей жене, Лукерье Петровне, об этой встрече,
причем несколько сгустил краски и прибавил от себя кой-какие подробности, например, как
этот помещик кидался золотом в нищих и даже разбивал им носы тяжеловесными монетами.
— Ну, и что ж, — сказала жена. — Ну, жил хорошо, теперь — плохо. В этом нет ничего
ужасно удивительного. Вот недалеко ходить — сосед наш тоже чересчур бедствует.
И Лукерья Петровна стала рассказывать, как бывший учитель чистописания Иван