Page 237 - Избранное

Это, по-вашему, нос откушен для вкусовых ощущений?
Ну и черт с вами! Автор не желает расстраиваться и портить себе кровь. Ему надобно
еще закончить повесть, съездить в Москву и сделать, кроме того, несколько неприятных
автору визитов к кое-каким литературным критикам, попросив их не торопиться с
написанием критических статей и рецензий на эту повесть.
Итак, любовь.
Пущай об этом изящном чувстве каждый думает как хочет. Автор же, признавая
собственное ничтожество и неспособность к жизни, даже, черт с вами, пущай трамвай
впереди, — автор все же остается при своем мнении.
Автор только хочет рассказать читателю об одном мелком любовном эпизоде,
случившемся на фоне теперешних дней. Опять, скажут, мелкие эпизоды? Опять, скажут,
мелочи в двухрублевой книге? Да что вы, скажут, очумели, молодой человек? Да кому,
скажут, это нужно в космическом масштабе?
Автор честно и открыто просит:
— Не мешайте, товарищи! Дайте человеку высказаться хотя бы в порядке дискуссии!..
Фу! Трудно до чего писать в литературе!
Потом весь изойдешь, пока продерешься через непроходимые дебри.
И ради чего? Ради какой-то любовной истории гражданина Былинкина. Автору он не
сват и не брат. Автор у него в долг не занимал. И идеологией с ним не связан. Да уж если
говорить правду, то автору он глубоко безразличен. И расписывать его сильными красками
автору нет охоты. К тому же автор не слишком-то помнит лицо этого Былинкина, Василия
Васильевича.
Что касается других лиц, участвующих так или иначе в этой истории, то и другие лица
тоже прошли перед взором автора малозамеченные. Разве что Лизочка Рундукова, которую
автор запомнил по причинам совершенно особенным и, так сказать, субъективным.
Уже Мишка Рундуков, братишка ее, менее запомнился. Это был парнишка крайне
нахальный и задира. Наружностью своей он был этакий белобрысенький и слегка
мордастый.
Да о наружности его автору тоже нет охоты распространяться. Возраст у парнишки
переходный. Опишешь его, а он, сукин сын, подрастет к моменту выхода книги, и там
разбирайся — какой это Мишка Рундуков. И откуда у него усы взялись, когда у него и
усов-то не было в момент описания событий.
Что же касается самой старухи, так сказать, мамаши Рундуковой, то читатель и сам
вряд ли выразит претензию, ежели мы старушку и вовсе обойдем в своем описании. Тем
более что старушек вообще трудновато художественно описывать. Старушка и старушка. А
пес ее разберет, какая эта старушка. Да и кому это нужно описание, скажем, ее носа? Нос и
нос. И от подробного его описания читателю не легче будет жить на свете.
Конечно, автор не взялся бы писать художественные повести, если бы были у него
только такие скудные и ничтожные сведения о героях. Сведений у автора хватает.
Например, автору очень живо рисуется вся ихняя жизнь. Ихний небольшой
рундуковский домишко. Этакий темненький, в один этаж. На фасаде — номер двадцать два.
Повыше на досочке багор нарисован. На предмет пожара. Кому что тащить. Рундуковой,
значит, багор тащить. А только есть ли у них багор? Ох, небось нету!.. Ну, да не дело
художественной литературы разбираться и обращать на это внимание уездной
администрации.
А вся внутренность ихнего домика и, так сказать, вещественное его оформление в
смысле мебели тоже достаточно рельефно вырисовываются в памяти автора… Три комнаты
небольшие. Пол кривой. Рояль Беккера. Этакий жуткий рояль. Но играть на нем можно.
Кой-какая мебелишка. Диван. Кошка или кот на диване. На подзеркальнике часишки под
колпаком. Колпак пыльный. А само зеркало мутное — морду врет. Сундук огромный.
Нафталином и дохлыми мухами от него пахнет.
Скучно небось было бы жить в этих комнатах столичным гражданам!