Page 252 - Избранное

надбавку всякий раз, когда клиенты особенно восторгались художественным исполнением.
Вот тут Володин и почувствовал под ногами почву и понял, что теперь его немыслимо
согнать с занятой позиции.
И он начал полнеть, округляться и приобретать спокойно-независимый вид. Его не
стало развозить, а просто его организм начал мудро запасаться жирами и витаминами на
черный день и на всякий случай.
Конечно, особого спокойствия и довольствия Володин не имел.
Покушав вволю, и побеседовав с женой на хозяйственные темы, и заказав ей обед на
завтра, он оставался в печальном одиночестве, искренне горюя, что у него нету особой
нежной привязанности к молодой супруге, той привязанности, которая достойно украшает
жизнь и делает всякую обыденную собачью ерунду событием и красивой подробностью
счастливой жизни. И, имея такие мысли, Володин надевал свою шляпу и выходил на улицу,
конечно, предварительно побрившись, попудрив свой элегантный нос и подровняв свои
итальянские бачки.
Он шел по улицам и посматривал на проходящих женщин, живо интересуясь, какие
они, как они ходят и какие у них лица и мордочки. Он останавливался, смотрел вслед и
насвистывал какой-нибудь особенный мотивчик.
Так незаметно проходило время. Проходили дни, недели, месяцы. Так незаметно
прошло три года. Молодая супруга Маргарита Гопкис буквально не могла налюбоваться на
своею выдающегося супруга.
Она работала все равно как слон, буквально не разгибая спины, желая предоставить
своему хозяину наибольшие выгоды. Она, желая скрасить ему существование, покупала
всякие приличные и забавные мелочишки, красивые подтяжки, ремешки для часов и прочие
вещицы семейного обихода. По он глядел хмуро и скупо подставлял свои щеки под
обильные поцелуи своей сожительницы. Иногда он просто грубо огрызался и отгонял ее, как
назойливую муху.
Он начал явно и открыто грустить, задумываться и проклинать свою жизнь.
— Нет, не удалась жизнь, — бормотал наш Володин, стараясь понять, какую ошибку
он сделал в своей жизни и в своих планах.
Но вот весной, если не изменяет нам память, 1925 года произошли крупные события в
жизни нашего друга, Николая Петровича Володина. Ухаживая за одной довольно миленькой
девушкой, он горячо влюбился, или, скажем более проще, — втюрился в нее и даже стал
подумывать о коренной перемене своей жизни. Имея теперь приличный заработок, он уже
мог думать о новой, более счастливой жизни.
Все ему было мило и прелестно в этой молодой девице. Она, одним словом, вполне
отвечала его духовным запросам, имея именно такую внешность, о которой он мечтал всю
свою жизнь.
Она была худенькая поэтическая особа с темными волосами и с блестящими, как
звезды, глазами. Ее небольшие, крошечные усики особенно приводили в восторг Володина и
заставляли его более серьезно обдумывать создавшееся положение.
Но разные семейные подробности и предчувствия громких скандалов и, пожалуй, даже
мордобоя заставляли его холодеть и отгонять решительные мысли прочь.
Он стал на всякий случай несколько даже приветливей со своей супругой и, уходя из
дому, вкручивал ей чтото относительно своих знакомых друзей, к которым он спешит, и,
похлопывая ее по спине, говорил разные приветливые и не оскорбительные слова.
И мадам Володина, понимая, что происходит что-то такое исключительное по своей
важности, хлопала глазами и не знала, как ей вести себя — то ли ей кричать и скандалить, то
ли несколько обождать, собрав предварительно обличительный материал и улики.
Володин уходил из дому и, встречаясь со своей малюткой, вел ее торжественно по
улицам, полный остроумных фраз, вдохновения и бурной, кипящей жизни.
Девица висла на его руке, щебеча про свои невинные мелкие делишки и про то, что
многие женатые кавалеры вообще стремятся к разным несбыточным фантазиям, но что она,