Page 257 - Избранное

обвязав голову полотенцем, лег спать.
Он плохо спал, ворочался и громко мычал во сне, так что фотограф принужден был
дважды окликать его, чтоб перебить ему мычание.
Брат милосердия Сыпунов — этот грубый и некультурный субъект действительно
припер откуда-то бутылку с серной кислотой.
Он поставил ее на окно и прочел обеим сестрицам краткую лекцию о пользе этой
жидкости.
— Маленько плеснуть никогда не мешает, — говорил он сестрам, картинно изображая
в лицах момент обличия. — Особенно, конечно, глаза не надо вытравлять, по нос и другие
предметы, безусловно, можно потревожить. Тем более, имея после того красную морду,
пострадавший не будет слишком привлекательный господин, и девицы, без всякого
сомнения, перестанут на него кидаться, и он тогда как миленький снова вернется в свое
стойло. А суд, конечно, найдет разные обстоятельства и даст условное покаяние.
Маргарита Гонкие ахала, вздыхала и заламывала свои руки, говоря, что если это так
нужно, то она предпочла бы плеснуть в лицо этой усатой, черномазой бабенке, которая
испортила ее счастье.
Однако, считая, что вернуть его обратно с неиспорченной личностью нету
возможности, она, снова ахая, соглашалась, говоря, что надо бы слегка, из гуманных
соображений, разбавить эту ядовитую жидкость.
Брат милосердия гремел своим голосом и стучал бутылкой о подоконник, говоря, что в
крайнем случае, если на то пошло, можно, конечно, и двоих облить к чертовой матери, что
оба они два весьма ему примелькались и беспокоят его характер. И что он еще бы и третьего
кого-нибудь облил, хотя бы для примеру ту же мать этой чернявой девчонки — зачем она
настолько распускает свою дочку, позволяет трепаться с уже занятым человеком. Что же
касается до разбавления жидкости, то это ни к чему не приведет, так как химия есть точная
наука и она требует определенный состав. И не с ихним образованием менять научные
формулы.
Всю эту семейную сцену покрывала своим рыданием младшая сестрица Леля, которая
предчувствовала новые крупные потрясения.
Автор спешит успокоить уважаемых читателей, что особенно серьезного дела не
вышло из этого. И все окончилось если и не совсем благополучно, то приблизительно. Но
испуг был громадный. И много горя в связи с этим потрясением пришлось хлебнуть нашему
другу Володину.
На другой день, побрившись и попудрив свое поврежденное ухо, Володин вышел на
улицу, спеша к своей крошке.
Он шел по улице и бурно жестикулировал, беседуя вслух с самим собой.
Он придумывал всякие каверзные вопросы, которые он задаст ей и которые должны
вскрыть подпольную и корыстную игру молодой девушки.
Она находится в бедности, она висит на своей мамаше, она желает устроить свою
судьбу. Но она жестоко ошибается. Да, он, пусть она знает, ничего не имеет. Он весь тут. Вот
один галстук и одни штаны. И к тому же он безработный, без всяких надежд на будущее. А
его фотографическое дело ничего ему не дает. И, кроме непосильных расходов на карандаши
и резинки, он ничего не видит. И если он этим занимается, то исключительно из любезности
и дружбы к фотографу Патрикееву, уступившему ему свой диван и комнату.
Так он ей скажет и посмотрит, в чем дело.
Он шел торопливо, не замечая никого и ничего не слыша.
На углу у пустыря навстречу шла его бывшая супруга Маргариточка Гонкие.
Увидев ее, Володин смертельно побледнел и, как зачарованный, не сводя с нее глаз,
медленно пошел к ней.
На расстоянии трех шагов Маргарита, тихо что-то закричав, взмахнула рукой и снизу
вверх плеснула в Володина кислотой.
Было большое расстояние, и пузырек был с узким горлышком, так что только