Page 267 - Избранное

Надо прямо сказать, что в нашей стране всегда была исключительная интеллигентская
прослойка, к которой охотно прислушивалась вся Европа и даже весь мир.
И верно, это были очень такие тонкие ценители искусства и балета, и авторы многих
замечательных произведений, и вдохновители многих отличных дел и великих учений.
Это не были спецы с точки зрения нашего понимания.
Это были просто интеллигентные, возвышенные люди.
Многие из них имели нежные дугой. А некоторые просто даже плакали при виде
лишнего цветка на клумбе или прыгающего на навозной куче воробышка.
Дело прошлое, но, конечно, надо сказать, что в этом была даже некоторая какая-то
такая ненормальность. И такой пышный расцвет, безусловно, был за счет чего-то такого
другого.
Автор не слишком владеет искусством диалектики и не знаком с разными научными
теориями и течениями, так что не берется в этом смысле отыскивать причины и следствия.
Но, грубо рассуждая, можно, конечно, кое до чего докопаться.
Если, предположим, в одной семье три сына. И если, предположим, одного сына
обучать, кормить бутербродами с маслом, давать какао, мыть ежедневно в ванне и
бриолином голову причесывать, а другим братьям давать пустяки и урезывать их во всех
ихних потребностях, то первый сын очень свободно может далеко шагнуть и в своем
образовании и в своих душевных качествах. Он и стишки начнет загибать, и перед
воробышками умиляться, и говорить о разных возвышенных предметах.
Вот автор недавно был в Эрмитаже. Глядел скифский отдел. И там есть одна
замечательная ваза. И лет ей, говорят, этой вазе, чего-то такое, если не врут, больше как две
тысячи. Такая шикарная золотая ваза. Очень исключительной, тонкой скифской работы.
Неизвестно, собственно, для чего ее скифы изготовили. Может, там для молока, или полевые
цветы в нее ставить, чтобы скифский король нюхал. Неизвестно, ученые не выяснили. Л
нашли эту вазу в кургане.
Так вот, на этой вазе я вдруг увидел рисунки — сидят скифские мужики. Один
мужичонка-середняк сидит, другой ему зуб пальцами выковыривает, третий лаптишки себе
поправляет.
Автор поглядел поближе — батюшки светы! Ну, прямо наши дореволюционные
мужики. Ну, скажем, тысяча девятьсот тринадцатого года. Даже костюмы те же — такие
широкие рубахи, подпояски. Длинные спутанные бороды.
Автору даже как-то не по себе стало. Что за черт! Смотришь в каталог — вазе две
тысячи лет. На рисунки поглядишь — лет на полторы тысячи поменьше. Либо, значит,
сплошное жульничество со стороны научных работников Эрмитажа, либо такие костюмчики
и лапти так и сохранились вплоть до нашей революции. А если это так, стало быть за
полторы тысячи лет не имелось возможности получше приодеться. Поскольку заняты были
— работали на других.
Всеми этими разговорами автор, конечно, нисколько не хочет унизить бывшую
интеллигентскую прослойку, о которой шла речь. Нет, тут просто выяснить хочется, как и
чего и на чьей совести камень лежит.
А прослойка, надо сознаться, была просто хороша, ничего против не скажешь.
Что касается М. П. Синягина, то автор, конечно, и не хочет его равнять с теми, о ком
говорилось. Но все-таки это был человек тоже в достаточной степени интеллигентный и
возвышенный. Он многое понимал, любил красивые безделушки и поминутно восторгался
художественным словом. Он сильно любил таких прекрасных поэтов, как Фет, Блок, Надсон.
И в своем собственном творчестве, не отличаясь исключительной оригинальностью, он
был под сильным влиянием этих славных поэтов. И в особенности, конечно, под влиянием
гениального поэта тех лет, А. А. Блока.
Мать и тетка М. П. Синягина. Их прошлое. Покупка имения. Жизнь в Пскове. Тучи
собираются. Характер и наклонности тетки М. А. Ар-вой.
Встреча с Л. Н. Толстым. Стихи поэта. Его душевное настроение. Увлечение.