Page 249 - «Детские годы Багрова-внука»

мне, что это совершенный вздор и что мне даже не следует этого замечать.

Я, однако, не удовольствовался таким объяснением и повторил моё
замечание Евсеичу в присутствии Параши, и он сказал мне: «Да, видно,
надоели. Больно часто стали ездить». Параша прибавила: «Других гостей
здесь не боятся, а вас опасаются, чтобы вы Прасковье Ивановне чего-
нибудь не пересказали». Я внутренне убедился, что это совершенно
справедливо и что мать не хотела сказать мне правды.
Миницкие не замедлили приехать и привезти с собою двух старших
дочерей. Мы с сестрицей любили их, очень им обрадовались, и у нас опять
составились и прежние игры, и прежние чтения. С утра до вечера мы были
неразлучны с сестрой, потому все комнатные наши занятия и забавы были
у нас общие.
Что касается до вредного влияния чурасовской лакейской и девичьей,
то мать могла быть на этот счёт совершенно спокойна: все как будто
сговорились избегать нас и ничего при нас не говорить. Даже Иванушка-
буфетчик перестал при нас подходить к Евсеичу и болтать с ним, как
бывало прежде, и Евсеич, добродушно смеясь, однажды сказал мне: «Вот

так-то лучше! Стали нас побаиваться!»
Прасковья Ивановна вскоре совершенно выздоровела от небольшой
простуды. Рождество Христово было у ней храмовой праздник в её новой,
самой ею выстроенной церкви, и она праздновала этот день со
всевозможною деревенскою пышностью. Гостей наехало столько, что в
обоих флигелях негде было помещаться; некоторые мелкопоместные и
бессемейные соседи жили даже по крестьянским избам. Все говорили, что
никогда не бывало такого съезда, как в этот год. Я этого не утверждаю, но
знаю, что в этот раз ещё более надоели мне гости. Отца с матерью я почти
не видел, и только дружба с милой моей сестрицей, выраставшая не по
дням, а по часам, утешала меня в этом скучном и как-то тяжёлом для нас
Чурасове. Сестра становилась уже моим настоящим другом, с которым мог
я делиться всеми моими детскими чувствами и мыслями. Так прошёл

декабрь и наступил новый год, который я встретил с каким-то особенным
чувством и ожиданием. Вдруг на другой день мать говорит мне: «Серёжа,
хочешь ехать со мной в Казань? Мы едем туда с отцом на две недели». Я
обрадовался выезду из Чурасова и отвечал, что очень хочу. «Ну, так
сбирайся». Я обещал собраться в полчаса, но вдруг вспомнил о сестрице и
спросил: «А сестрица поедет с нами?» Мать отвечала, что она останется в
Чурасове. Это меня огорчило. Когда же я сказал сестрице о моем отъезде,
она принялась горько плакать. Хотя я был горячо привязан к матери и не
привык расставаться с нею, но горесть сестрицы так глубоко меня