Page 248 - «Детские годы Багрова-внука»
P. 248

тоже,  а  потому  мало  шло  по  реке  льдин  и  так  называемого  сала,  то  есть

               снега,  пропитанного  водою.  Одни  морозы  сковали  поверхность  реки,  и
               сквозь прозрачный лёд было видно, как бежит вода, как она завёртывается
               кругами и как скачут иногда по ней белые пузыри                [19] . Признаюсь, я не мог
               смотреть  без  содрогания  из  моего  окошечка  на  это  страшное  движение
               огромной  водяной  глубины,  по  которой  скакали  наши  лошади.  Вдруг
               увидел  я  в  стороне,  недалеко  от  наезженной  дороги,  что-то  похожее  на
               длинную  прорубь,  которая  дымилась.  Я  пришёл  в  изумление  и  упросил
               Парашу  посмотреть  и  растолковать  мне.  Параша  взглянула  и  со  смехом
               сказала: «Это полынья. Тут вода не мёрзнет. Это Волга дышит, оттого и пар
               валит; а чтоб ночью кто-нибудь не ввалился, по краям хворост накидан».
               Как ни любопытна была для меня эта новость, но я думал только об одном:
               что мы, того и гляди, провалимся и нырнём под лёд. Страх одолел меня, и я
               прибегнул  к  обыкновенному  моему  успокоительному  средству,  то  есть

               зажмурил глаза и открыл их уже на другом берегу Волги.
                     В  Симбирске  получили  мы  известие,  что  Прасковья  Ивановна  не
               совсем здорова и ждёт не дождётся нас. На другой день, в пятые сутки по
               выезде из Багрова, в самый полдень, засветились перед нами четыре креста
               чурасовских церквей и колоколен.
                     Прасковья  Ивановна  так  нам  обрадовалась,  что  я  и  пересказать  не
               умею.  Она  забыла  своё  нездоровье  и  не  вышла,  а  выбежала  даже  в
               лакейскую. Я никогда не видывал у ней такого весёлого лица! Она крепко и
               долго обнимала моего отца и особенно мать; даже нас всех перецеловала,
               чего никогда не делывала, а всегда только давала целовать нам руку. «А, и
               чернушка здесь! – говорила она смеясь. – Да как похорошел! Откуда взялся
               у него такой нос? Ну, здравствуйте, заволжские помещики! Как поживают

               ваши друзья и соседи, мордва и чуваши? Милости прошу, друзья мои! А
               Татьяны нет? Одичала и упёрлась. Верно, уехала в Каратаевку? Ну, вот как
               каратаевский барин под пьяную руку её поколотит, так она и пожалеет, что
               не приехала в Чурасово. Ну, слава богу, насилу вас дождалась. Пойдёмте
               прямо в гостиную». В зале и гостиной встретили нас неизменные гости.
                     Мы  опять  разместились  по  знакомым  нам  углам  и  опять  зажили
               прежнею жизнью. Только Прасковья Ивановна стала несравненно ласковее
               и  добрее,  как  мне  казалось.  Для  всех  было  очевидно,  что  она  горячо
               привязалась к моей матери и ко всем нам. Она не знала, как угостить нас и
               чем  употчевать.  Но  в  то  же  время  я  заметил,  что  Дарья  Васильевна  и
               Александра Ивановна Ковригина не так нам обрадовались, как в прежние
               приезды.  В  мужской  и  женской  прислуге  ещё  было  заметнее,  что  они
               просто  нам  не  рады.  Я  сообщил  моё  замечание  матери,  но  она  отвечала
   243   244   245   246   247   248   249   250   251   252   253