Page 7 - «Детские годы Багрова-внука»
P. 7

Отрывочные воспоминания



                     Самые  первые  предметы,  уцелевшие  на  ветхой  картине  давно
               прошедшего,  картине,  сильно  полинявшей  в  иных  местах  от  времени  и
               потока  шестидесятых  годов,  предметы  и  образы,  которые  еще  носятся  в
               моей памяти, – кормилица, маленькая сестрица и мать; тогда они не имели
               для  меня  никакого  определённого  значенья  и  были  только  безыменными

               образами. Кормилица представляется мне сначала каким-то таинственным,
               почти невидимым существом. Я помню себя лежащим ночью то в кроватке,
               то на руках матери и горько плачущим: с рыданием и воплями повторял я
               одно  и  то  же  слово,  призывая  кого-то,  и  кто-то  являлся  в  сумраке
               слабоосвещённой  комнаты,  брал  меня  на  руки,  клал  к  груди…  и  мне
               становилось хорошо. Потом помню, что уже никто не являлся на мой крик
               и  призывы,  что  мать,  прижав  меня  к  груди,  напевая  одни  и  те  же  слова
               успокоительной  песни,  бегала  со  мной  по  комнате  до  тех  пор,  пока  я
               засыпал.  Кормилица,  страстно  меня  любившая,  опять  несколько  раз
               является  в  моих  воспоминаниях,  иногда  вдали,  украдкой  смотрящая  на
               меня  из-за  других,  иногда  целующая  мои  руки,  лицо  и  плачущая  надо
               мною.  Кормилица  моя  была  господская  крестьянка  и  жила  за  тридцать
               вёрст; она отправлялась из деревни пешком в субботу вечером и приходила
               в  Уфу  рано  поутру  в  воскресенье;  наглядевшись  на  меня  и  отдохнув,
               пешком  же  возвращалась  в  свою  Касимовку,  чтобы  поспеть  на  барщину.
               Помню,  что  она  один  раз  приходила,  а  может  быть,  и  приезжала  как-

               нибудь, с моей молочной сестрой, здоровой и краснощекой девочкой.
                     Сестрицу  я  любил  сначала  больше  всех  игрушек,  больше  матери,  и
               любовь  эта  выражалась  беспрестанным  желаньем  ее  видеть  и  чувством
               жалости:  мне  всё  казалось,  что  ей  холодно,  что  она  голодна  и  что  ей
               хочется кушать; я беспрестанно хотел одеть ее своим платьицем и кормить
               своим кушаньем; разумеется, мне этого не позволяли, и я плакал.
                     Постоянное  присутствие  матери  сливается  с  каждым  моим
               воспоминанием. Её образ неразрывно соединяется с моим существованьем,
               и потому он мало выдаётся в отрывочных картинах первого времени моего
               детства, хотя постоянно участвует в них.


                     Тут  следует  большой  промежуток,  то  есть  тёмное  пятно  или
               полинявшее место в картине давно минувшего, и я начинаю себя помнить

               уже  очень  больным,  и  не  в  начале  болезни,  которая  тянулась  с  лишком
   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11   12