Page 38 - Детство

От этих волчьих воплей Шарок и Каток зарывались мордой в солому,

лежали без чувств под каретником. На людской плотник Пахом ворочался
на печи под овчинным тулупом и бормотал спросонок:
- О господи, господи, грехи наши тяжкие.
В доме были будни. Вставали все очень рано, когда за синевато-
черными окнами проступали и разливались пунцовые полосы утренней
зари и пушистые стекла светлели понемногу, синели вверху.
В доме стучали печными дверцами. На кухне еще горела керосиновая
жестяная лампа. Пахло самоваром и теплым хлебом. За утренним чаем не
засиживались. Матушка очищала в столовой стол и ставила швейную
машину. Приходила домашняя швея, выписанная из села Пестравки,-
кривобокенькая, рябенькая Соня, с выщербленным от постоянного
перегрызания нитки передним зубом, и шила вместе с матушкой тоже
какие-то будничные вещи. Разговаривали за шитьем вполголоса, с треском
рвали коленкор. Швея Софья была такая скучная девица, словно несколько
лет валялась за шкафом,- ее нашли, почистили немного и посадили шить.
Аркадий Иванович за эти дни приналег на занятия и сделал,- как он

любил выражаться,- скачок: начал проходить алгебру - предмет в высшей
степени сухой.
Уча арифметику, по крайней мере можно было думать о разных
бесполезных, но забавных вещах: о заржавленных, с дохлыми мышами
бассейнах, в которые втекают три трубы, о каком-то, в клеенчатом сюртуке,
с длинным носом, вечным "некто", смешавшем три сорта кофе или
купившем столько-то золотников меди, или все о том же несчастном купце
с двумя кусками сукна. Но в алгебре не за что было зацепиться, в ней
ничего не было живого, только переплет ее пахнул столярным клеем, да,
когда Аркадий Иванович объяснял ее правила, наклоняясь над стулом
Никиты, в чернильнице отражалось его лицо, круглое, как кувшин.
Рассказывая по истории, Аркадий Иванович вставал спиною к печке.
На белых изразцах его черный сюртук, рыжая бородка и золотые очки были

чудо как хороши. Рассказывая, как Пипин Короткий в Суассоне разрубил
кружку, Аркадий Иванович с размаху резал воздух ладонью.
- Ты должен себе усвоить,- говорил он Никите,- что такие люди, как
Пипин Короткий, отличались непоколебимой волей и мужественным
характером. Они не отлынивали, как некоторые, от работы, не таращили
поминутно глаз на чернильницу, на которой ничего не написано, они даже
не знали таких постыдных слов, как "я не могу" или "я устал". Они никогда
не крутили себе на лбу вихра, вместо того чтобы усваивать алгебру.
Поэтому вот,- он поднимал книгу с засунутым в середину ее пальцем,- до