Page 47 - Детство

- Бог даст, Никитушка, нас минует беда,- проговорила матушка тихо и

раздельно и надолго прижалась губами к волосам Никиты.
Несколько раз в комнате появлялся Аркадий Иванович, поправлял
очки, потирал руки. Несколько раз матушка выходила на крыльцо смотреть:
не едут ли? - и снова садилась к окну, не отпускала от себя Никиту.
Свет дня уже лиловел перед закатом, оконные стекла внизу, у самой
рамы, подернулись тоненькими елочками: к ночи подмораживало. И
неожиданно у самого дома зачмокали копыта и появились: Негр с мыльной
мордой, Пахом бочком на облучке санок, и в санках, под ворохом тулупа,
дохи и кошмы,багровое, среди бараньего меха, улыбающееся лицо Василия
Никитьевича, с двумя большими сосульками вместо усов. Матушка
вскрикнула, стремительно поднимаясь,- лицо ее задрожало.
- Жив! - крикнула она, и слезы брызнули из ее засиявших глаз.
КАК Я ТОНУЛ
В столовой, в придвинутом к круглому столу огромном кожаном
кресле, сидел отец, Василий Никитьевич, одетый в мягкий верблюжий
халат, обутый в чесаные валенки. Усы и влажная каштановая борода его

были расчесаны на стороны, красное веселое лицо отражалось в самоваре,
самовар же по-особенному, как и все в этот вечер, шумно кипел, щелкая
искрами из нижней решетки.
Василий Никитьевич щурился от удовольствия, от выпитой водки,
белые зубы его блестели. Матушка хотя и была все в том же сером
платьице и пуховом платке, но казалась совсем на себя не похожа,- никак
не могла удержаться от улыбки, морщила губы, вздрагивала подбородком.
Аркадий Иванович надел новые; для особенных случаев, черепаховые
очки. Никита сидел на коленях на стуле и, наваливаясь животом на стол,
так и лез отцу в рот. Поминутно вбегала Дуняша, чего-то хватала,
приносила, таращилась на барина. Степанида внесла на чугунной
сковородке большие лепешка "скороспелки", и они шипели маслом, стоя на
столе,- объеденье! Кот Василий Васильевич, задрав торчком хвост, так и

ходил, так и кружил около кожаного кресла, терся об него и спиной, и
боком, и затылком - урлы-мурлы,- неестественно громко мурлыкая. Еж
Ахилка глядел свиной мордой из-под буфета, иголки у него пригладились
со лба на спину: значит, тоже был доволен.
Отец с удовольствием съел горячую лепешку,- аи да Степанида!--съел,
свернув трубочкой, вторую лепешку,- аи да Степанида! - отхлебнул
большой глоток чая со сливками, расправил усы и зажмурил один глаз.
- Ну,- сказал он,- теперь слушайте, как я тонул.- И он стал
рассказывать.- Из Самары выехал я третьего дня. Дело в том, Саша,- он на