Page 110 - Вечера на хуторе близ Диканьки

XV

Одиноко сидел в своей пещере перед лампадою схимник и не сводил очей с святой книги.
Уже много лет, как он затворился в своей пещере. Уже сделал себе и дощатый гроб, в
который ложился спать вместо постели. Закрыл святой старец свою книгу и стал молиться…
Вдруг вбежал человек чудного, страшного вида. Изумился святой схимник в первый раз и
отступил, увидев такого человека. Весь дрожал он, как осиновый лист; очи дико косились;
страшный огонь пугливо сыпался из очей; дрожь наводило на душу уродливое его лицо.

— Отец! молись! молись! — закричал он отчаянно, — молись о погибшей душе! — и грянулся
на землю.

Святой схимник перекрестился, достал книгу, развернул — и в ужасе отступил назад и
выронил книгу.

— Нет, неслыханный грешник! нет тебе помилования! беги отсюда! не могу молиться о тебе!

— Нет? — закричал, как безумный, грешник.

— Гляди: святые буквы в книге налились кровью. Ещё никогда в мире не бывало такого
грешника!

— Отец, ты смеёшься надо мною!

— Иди, окаянный грешник! не смеюсь я над тобою. Боязнь овладевает мною. Не добро быть
человеку с тобою вместе!

— Нет! нет, ты смеёшься, не говори… я вижу, как раздвинулся рот твой: вот белеют рядами
твои старые зубы!..

И, как бешеный, кинулся он — и убил святого схимника.

Что-то тяжко застонало, и стон перенёсся через поле и лес. Из-за леса поднялись тощие,
сухие руки с длинными когтями; затряслись и пропали.

И уже ни страха, ничего не чувствовал он. Всё чудится ему как-то смутно.

В ушах шумит, в голове шумит, как будто от хмеля; и всё, что ни есть перед глазами,
покрывается как будто паутиною. Вскочивши на коня, поехал он прямо в Канев, думая оттуда
через Черкасы направить путь к татарам прямо в Крым, сам не зная для чего. Едет он уже
день, другой, а Канева всё нет. Дорога та самая; пора бы ему уже давно показаться, но
Канева не видно. Вдали блеснули верхушки церквей. Но это не Канев, а Шумск. Изумился
колдун, видя, что он заехал совсем в другую сторону. Погнал коня назад к Киеву, и через день
показался город; но не Киев, а Галич, город ещё далее от Киева, чем Шумск, и уже недалеко
от венгров. Не зная, что делать, поворотил он коня снова назад, но чувствует снова, что едет
в противную сторону и всё вперёд. Не мог бы ни один человек в свете рассказать, что было
на душе у колдуна; а если бы он заглянул и увидел, что там деялось, то уже недосыпал бы он
ночей и не засмеялся бы ни разу. То была не злость, не страх и не лютая досада. Нет такого
слова на свете, которым бы можно было его назвать. Его жгло, пекло, ему хотелось бы весь

Page 110/115