Page 105 - Вечера на хуторе близ Диканьки

с блеском и стоном отбегают назад, и плачут, и заливаются вдали. Так убивается старая мать
козака, выпровождая своего сына в войско. Разгульный и бодрый, едет он на вороном коне,
подбоченившись и молодецки заломив шапку; а она, рыдая, бежит за ним, хватает его за
стремя, ловит удила, и ломает над ним руки, и заливается горючими слезами.

Дико чернеют промеж ратующими волнами обгорелые пни и камни на выдавшемся берегу. И
бьётся об берег, подымаясь вверх и опускаясь вниз, пристающая лодка. Кто из козаков
осмелился гулять в челне в то время, когда рассердился старый Днепр? Видно, ему не
ведомо, что он глотает как мух людей.

Лодка причалила, и вышел из неё колдун. Невесел он; ему горька тризна, которую свершили
козаки над убитым своим паном. Не мало поплатились ляхи: сорок четыре пана со всею
сбруею и жупанами да тридцать три холопа изрублены в куски; а остальных вместе с конями
угнали в плен продать татарам.

По каменным ступеням спустился он между обгорелыми пнями вниз, где глубоко в земле
вырыта была у него землянка. Тихо вошёл он, не скрыпнувши дверью, поставил на стол,
закрытый скатертью, горшок и стал бросать длинными руками своими какие-то неведомые
травы; взял кухоль, выделанный из какого-то чудного дерева, почерпнул им воды и стал лить,
шевеля губами и творя какие-то заклинания. Показался розовый свет в светлице; и страшно
было глянуть тогда ему в лицо: оно казалось кровавым, глубокие морщины только чернели на
нём, а глаза были как в огне. Нечестивый грешник! уже и борода давно поседела, и лицо
изрыто морщинами, и высох весь, а всё ещё творит богопротивный умысел. Посреди хаты
стало веять белое облако, и что-то похожее на радость сверкнуло в лице его. Но отчего же
вдруг стал он недвижим, с разинутым ртом, не смея пошевелиться, и отчего волосы щетиною
поднялись на его голове? В облаке перед ним светилось чьё-то чудное лицо. Непрошеное,
незваное явилось оно к нему в гости; чем далее, выяснивалось больше и вперило
неподвижные очи. Черты его, брови, глаза, губы — всё незнакомое ему. Никогда во всю жизнь
свою он его не видывал. И страшного, кажется, в нём мало; а непреодолимый ужас напал на
него. А незнакомая дивная голова сквозь облако так же неподвижно глядела на него. Облако
уже и пропало; а неведомые черты ещё резче выказывались, и острые очи не отрывались от
него. Колдун весь побелел как полотно. Диким, не своим голосом вскрикнул, опрокинул
горшок… Всё пропало.

XI

— Спокой себя, моя любая сестра! — говорил старый есаул Горобець. — Сны редко говорят
правду.

— Приляг, сестрица! — говорила молодая его невестка. — Я позову старуху ворожею, против
её никакая сила не устоит. Она выльет переполох тебе.

— Ничего не бойся! — говорил сын его, хватаясь за саблю, — никто тебя не обидит.

Пасмурно, мутными глазами глядела на всех Катерина и не находила речи. «Я сама устроила
себе погибель. Я выпустила его». Наконец она сказала:

— Мне нет от него покоя! Вот уже десять дней я у вас в Киеве, а горя ни капли не убавилось.

Page 105/115