Page 18 - Вечера на хуторе близ Диканьки

— Эх вы, бабы! бабы! — произнесла она громко. — Вам ли козаковать и быть мужьями! Вам
бы веретено в руки, да и посадить за гребень! Один кто-нибудь, может, прости господи… под
кем-нибудь скамейка заскрыпела, а все и метнулись, как полоумные!

Это привело в стыд наших храбрецов и заставило их ободриться; кум хлебнул из кружки и
начал рассказывать далее:

— Жид обмер; однако ж свиньи, на ногах, длинных, как ходули, повлезали в окна и мигом
оживили его плетёными тройчатками, заставя плясать его повыше вот этого сволока. Жид —
в ноги, признался во всём… Только свитки нельзя уже было воротить скоро. Пана обокрал на
дороге какой-то цыган и продал свитку перекупке; та привезла её снова на Сорочинскую
ярмарку, но с тех пор уже никто ничего не стал покупать у ней. Перекупка дивилась, дивилась
и, наконец, смекнула: верно, виною всему красная свитка. Недаром, надевая её, чувствовала,
что её всё давит что-то. Не думая, не гадая долго, бросила в огонь — не горит бесовская
одежда! «Э, да это чёртов подарок!» Перекупка умудрилась и подсунула в воз одному мужику,
вывезшему продавать масло. Дурень и обрадовался; только масла никто и спрашивать не
хочет. «Эх, недобрые руки подкинули свитку!» Схватил топор и изрубил её в куски; глядь — и
лезет один кусок к другому, и опять целая свитка. Перекрестившись, хватил топором в другой
раз, куски разбросал по всему месту и уехал. Только с тех пор каждый год, и как раз во время
ярмарки, чёрт с свиною личиною ходит по всей площади, хрюкает и подбирает куски своей
свитки. Теперь, говорят, одного только левого рукава недостаёт ему. Люди с тех пор
открещиваются от того места, и вот уже будет лет с десяток, как не было на нём ярмарки. Да
нелёгкая дёрнула теперь заседателя от…

Другая половина слова замерла на устах рассказчика…

Окно брякнуло с шумом; стёкла, звеня, вылетели вон, и страшная свиная рожа выставилась,
поводя очами, как будто спрашивая: «А что вы тут делаете, добрые люди?»

VIII

…Піджав хвіст, мов собака,

Мов Каїн, затрусивсь увесь;

Із носа потекла табака. Котляревский, «Энеида».

Ужас оковал всех находившихся в хате. Кум с разинутым ртом превратился в камень. Глаза
его выпучились, как будто хотели выстрелить; развёрстые пальцы остались неподвижными
на воздухе. Высокий храбрец в непобедимом страхе подскочил под потолок и ударился
головою об перекладину; доски посунулись, и попович с громом и треском полетел на землю.
«Ай! ай! ай!» — отчаянно закричал один, повалившись на лавку в ужасе и болтая на ней
руками и ногами. «Спасайте!» — горланил другой, закрывшись тулупом. Кум, выведенный из
своего окаменения вторичным испугом, пополз в судорогах под подол своей супруги. Высокий
храбрец полез в печь, несмотря на узкое отверстие, и сам задвинул себя заслонкою. А
Черевик, как будто облитый горячим кипятком, схвативши на голову горшок вместо шапки,
бросился к дверям и, как полоумный, бежал по улицам, не видя земли под собою; одна
усталость только заставила его уменьшить немного скорость бега. Сердце его колотилось,

Page 18/115