Page 14 - Вечера на хуторе близ Диканьки
P. 14

В недоумении посмотрел на него Грицько. В смуглых чертах цыгана было что-то злобное,
       язвительное, низкое и вместе высокомерное: человек, взглянувший на него, уже готов был
       сознаться, что в этой чудной душе кипят достоинства великие, но которым одна только
       награда есть на земле — виселица. Совершенно провалившийся между носом и острым
       подбородком рот, вечно осенённый язвительною улыбкой, небольшие, но живые, как огонь,
       глаза и беспрестанно меняющиеся на лице молнии предприятий и умыслов — всё это как
       будто требовало особенного, такого же странного для себя костюма, какой именно был тогда
       на нём. Этот тёмно-коричневый кафтан, прикосновение к которому, казалось, превратило бы
       его в пыль; длинные, валившиеся по плечам охлопьями чёрные волосы; башмаки, надетые на
       босые загорелые ноги, — всё это, казалось, приросло к нему и составляло его природу.

       —  Не за двадцать, а за пятнадцать отдам, если не солжёшь только! — отвечал парубок, не
       сводя с него испытательных очей.

       —  За пятнадцать? ладно! Смотри же, не забывай: за пятнадцать! Вот тебе и синица в
       задаток!

       —  Ну, а если солжёшь?

       —  Солгу — задаток твой!

       —  Ладно! Ну, давай же по рукам!

       —  Давай!






       VI



       От біда, Роман іде, от тепер якраз насадить мені бебехів; та й вам, пане Хомо, не без лиха
       буде. Из малороссийской комедии.



       — Сюда, Афанасий Иванович! Вот тут плетень пониже, поднимайте ногу, да не бойтесь:
       дурень мой отправился на всю ночь с кумом под возы, чтоб москали на случай не подцепили
       чего.

       Так грозная сожительница Черевика ласково ободряла трусливо лепившегося около забора
       поповича, который поднялся скоро на плетень и долго стоял в недоумении на нём, будто
       длинное страшное привидение, измеривая оком, куда бы лучше спрыгнуть, и, наконец, с
       шумом обрушился в бурьян.


       —  Вот беда! Не ушиблись ли вы, не сломили ли ещё, боже оборони, шеи? — лепетала
       заботливая Хивря.

       —  Тс! ничего, ничего, любезнейшая Хавронья Никифоровна! — болезненно и шёпотно
       произнёс попович, подымаясь на ноги: — выключая только уязвления со стороны крапивы,
       сего змиеподобного злака, по выражению покойного отца протопопа.

       —  Пойдёмте же теперь в хату; там никого нет. А я думала было уже, Афанасий Иванович,
       что к вам




                                                        Page 14/115
   9   10   11   12   13   14   15   16   17   18   19