Page 96 - Робинзон Крузо

домой остальное.

Я вернулся домой (так я буду теперь называть мою палатку и пещеру)
после трехдневного отсутствия; к концу этого путешествия мой виноград
совершенно испортился. Сочные, тяжелые ягоды раздавили друг друга и
оказались совершенно негодными. Лаймы хорошо сохранились, но я
принес их очень немного.
На следующий день, 19-го, я снова пустился в путь с двумя
небольшими мешками, в которых собирался принести домой собранные
плоды. Но как же я был поражен, когда увидел, что мои роскошные спелые
гроздья разбросаны по земле и сочные ягоды частью объедены, частью
растоптаны. Значит, здесь хозяйничали какие-то животные, но какие
именно – я не знал.
Итак, убедившись, что складывать виноград в кучи и затем
перетаскивать его в мешках невозможно, ибо мой сбор окажется частью
уничтоженным, частью попорченным, я придумал другой способ. Нарвав
порядочное количество винограда, я развесил его на деревьях так, чтобы он
мог сохнуть на солнце. Что же касается лаймов и лимонов, то я унес их с

собой, сколько был в силах поднять.
Вернувшись домой, я с удовольствием обращался мыслью к открытой
мной плодоносной долине. Представляя себе ее живописное
местоположение, я думал о том, как хорошо она защищена от ветров, какое
в ней обилие воды и леса, и пришел к заключению, что выбрал для жилья
одно из худших мест на острове. Естественно, я стал подумывать о
переселении. Нужно было лишь подыскать в этой цветущей, плодоносной
долине такое же безопасное местечко, как мое теперешнее жилище.
Эта мысль крепко засела у меня в голове, и некоторое время я тешился
ею, прельщенный красотой долины. Но, поразмыслив и приняв в расчет,
что теперь я живу в виду моря и, следовательно, имею хоть маленькую
надежду на благоприятную для меня перемену, я решил отказаться от этого
намерения. Тот самый злой рок, который занес меня на остров, мог

забросить сюда и других несчастных. Конечно, такая случайность была
маловероятна, но запереться среди холмов и лесов, в глубине острова,
вдали от моря, значило заточить себя навеки и сделать освобождение для
себя не только маловероятным, но и просто невозможным.
Однако я был так пленен этой долиной, что провел там почти весь
конец июля, и хотя, по зрелом размышлении, решил не переносить своего
жилья на новое место, но поставил там себе шалаш, огородил его наглухо
двойным плетнем выше человеческого роста, на крепких столбах, а
промежуток между плетнями заложил хворостом; входил же и выходил по