Page 108 - Белый пудель

Было очень холодно, и дул норд-вест. Для облегчения веса мне пришлось снять пальто и
заменить его газетной бумагой, вроде манишки. Молодой Навроцкий, только что отлетавший,
любезно предложил мне свою меховую шапку с наушниками. Кто-то пришпилил мне
английскими булавками газетную манишку к жилету, кто-то завязал мне под подбородком
наушники шапки, и мы пошли к аэроплану.

Садиться было довольно трудно. Нужно было не зацепить ногами за проволоки и не
наступить на какие-то деревяшки. Механик указал мне маленький железный упор, в который я
должен был упираться левой ногой. Правая нога моя должна была быть свободной. Таким
образом, Заикин, сидевший впереди и немного ниже меня на таком же детском креслице, как
и я, был обнят мною ногами.

Правую ногу мою свела вдруг судорога от неудобного положения. Я пробовал об этом
сказать, но это уже было невозможным, потому что пустили в ход пропеллер. Тогда я изо
всей силы прижал икру ноги к какой-то вертикальной стойке и болью заставил судорогу
прекратиться. Всякие разговоры и протесты были бы бесполезны, потому что ни крик, ни
выстрел из пистолета не были бы слышны моим авиатором, которому я так легкомысленно
вверил мою жизнь.

Затем ощущение быстрого движения по земле – и страх!

Я чувствую, как аппарат, точно живой, поднимается на несколько метров над землей, и опять
падает на землю, и катится по ней, и опять подымается. Эти секунды были самые
неприятные в моем случайном путешествии по воздуху. Наконец Заикин, точно насилуя свою
машину, заставляет ее подняться сразу вверх.

Встречный воздух подымает нас, точно систему игрушечного змея. Мне кажется, что мы не
двигаемся, а под нами бегут назад трибуны, каменные стены, зеленеющие поля, деревья,
фабричные трубы.

Гляжу вниз – все кажется таким смешным и маленьким, точно в сказке. Страх уже пропал.
Сознательно говорю, что помню, как мы повернули налево и еще и еще налево. Но тут-то вот
и случилась наша трагическая катастрофа. Встречный ветер был раньше нам другом и
помощником, но когда мы повернулись к нему спиной, то сказались наши, то есть мои и
пилота, тринадцать пудов веса плюс пропеллер, плюс мотор «гном» в пятьдесят сил, плюс
ветер, гнавший нас в спину.

Сначала я видел Заикина немножко ниже своей головы. Вдруг я увидел его голову почти у
своих колен. Ни у меня, ни у него (как я потом узнал) не было ни на одну секунду ощущения
страха – страх был раньше. С каким-то странным равнодушным любопытством я видел, что
нас несет на еврейское кладбище, где было на тесном пространство тысяч до трех народа.

Только впоследствии я узнал, что Заикин в эту критическую секунду сохранил полное
хладнокровие. Он успел рассчитать, что лучше пожертвовать аэропланом и двумя людьми,
чем произвести панику и, может быть, стать виновником нескольких человеческих жизней. Он
очень круто повернул налево… И затем я услышал только треск и увидел, как мой пилот упал
на землю.

Я очень крепко держался за вертикальные деревянные столбы, но и меня быстро вышибло с
сиденья, и я лег рядом с Заикиным.

Я скорее его поднялся на ноги и спросил:

– Что ты, старик? жив?!

Вероятно, он был без сознания секунды три-четыре, потому что не сразу ответил на мой

Page 108/111