Page 104 - Белый пудель

поперек беговой плац, и через ворота въехал во двор.

V

На ипподроме несколько раз звонили. Мимо отворенных ворот изредка проносились молнией
бегущие рысаки, люди на трибунах вдруг принимались кричать и хлопать в ладоши. Изумруд
в линии других рысаков часто шагал рядом с Назаром, мотая опущенною головой и
пошевеливая ушами в полотняных футлярах. От проминки кровь весело и горячо струилась в
его жилах, дыхание становилось все глубже и свободнее, по мере того как отдыхало и
охлаждалось его тело, – во всех мускулах чувствовалось нетерпеливое желание бежать еще.

Прошло с полчаса. На ипподроме опять зазвонили. Теперь наездник сел на американку без
перчаток. У него были белые, широкие, волшебные руки, внушавшие Изумруду
привязанность и страх.

Англичанин неторопливо выехал на ипподром, откуда одна за другой съезжали во двор
лошади, окончившие проминку. На кругу остались только Изумруд и тот огромный вороной
жеребец, который повстречался с ним на проездке. Трибуны сплошь от низу до верху
чернели густой человеческой толпой, и в этой черной массе бесчисленно, весело и
беспорядочно светлели лица и руки, пестрели зонтики и шляпки и воздушно колебались
белые листики программ. Постепенно увеличивая ход и пробегая вдоль трибуны, Изумруд
чувствовал, как тысяча глаз неотступно провожала его, и он ясно понимал, что эти глаза ждут
от него быстрых движений, полного напряжения сил, могучего биения сердца, – и это
понимание сообщало его мускулам счастливую легкость и кокетливую сжатость. Белый
знакомый жеребец, на котором сидел верхом мальчик, скакал укороченным галопом рядом,
справа.

Ровной, размеренной рысью, чуть-чуть наклоняясь телом влево, Изумруд описал крутой
заворот и стал подходить к столбу с красным кругом. На ипподроме коротко ударили в
колокол. Англичанин едва заметно поправился на сиденье, и руки его вдруг окрепли. «Теперь
иди, но береги силы. Еще рано», – понял Изумруд и в знак того, что понял, обернул на
секунду назад и опять поставил прямо свои тонкие, чуткие уши. Белый жеребец ровно скакал
сбоку, немного позади. Изумруд слышал у себя около холки его свежее равномерное
дыхание.

Красный столб остался позади, еще один крутой поворот, дорожка выпрямляется, вторая
трибуна, приближаясь, чернеет и пестреет издали гудящей толпой и быстро растет с каждым
шагом. «Еще! – позволяет наездник. – Еще, еще!» Изумруд немного горячится и хочет сразу
напрячь все свои силы в беге. «Можно ли?» – думает он. «Нет, еще рано, не волнуйся, –
отвечают, успокаивая, волшебные руки. – Потом».

Оба жеребца проходят призовые столбы секунда в секунду, но с противоположных сторон
диаметра, соединяющего обе трибуны. Легкое сопротивление туго натянутой нитки и быстрый
разрыв ее на мгновение заставляют Изумруда запрясть ушами, но он тотчас же забывает об
этом, весь поглощенный вниманием к чудесным рукам. «Еще немного! Не горячиться! Идти
ровно!» – приказывает наездник. Черная колеблющаяся трибуна проплывает мимо. Еще
несколько десятков сажен, и все четверо – Изумруд, белый жеребчик, англичанин и
мальчик-поддужный, припавший, стоя на коротких стременах, к лошадиной гриве, – счастливо
слаживаются в одно плотное, быстро несущееся тело, одухотворенное одной волей, одной
красотой мощных движений, одним ритмом, звучащим, как музыка. Та-та-та-та! – ровно и
мерно выбивает ногами Изумруд. Тра-та-тра-та! – коротко и резко двоит поддужный. Еще
один поворот, и бежит навстречу вторая трибуна. «Я прибавлю?» – спрашивает Изумруд.

Page 104/111