Page 15 - Белый пудель

– На что бы лучше! – вздохнул он, жадно поглядывая вниз, на прохладную синеву моря. –
Только ведь после купанья еще больше разморит. Мне один знакомый фельдшер говорил:
соль эта самая на человека действует… значит, мол, расслабляет… Соль-то морская…

– Врал, может быть? – с сомнением заметил Сергей.

– Ну, вот, врал! Зачем ему врать? Человек солидный, непьющий… домишко у него в
Севастополе. Да потом здесь и спуститься к морю негде. Подожди, дойдем ужотко до
Мисхора, там и пополощем телеса свои грешные. Перед обедом оно лестно, искупаться-то…
а потом, значит, поспать трошки… и отличное дело…

Арто, услышавший сзади себя разговор, повернулся и подбежал к людям. Его голубые
добрые глаза щурились от жары и глядели умильно, а высунутый длинный язык вздрагивал
от частого дыхания.

– Что, брат песик? Тепло? – спросил дедушка.

Собака напряженно зевнула, завив язык трубочкой, затряслась всем телом и тонко
взвизгнула.

– Н-да, братец ты мой, ничего не поделаешь… Сказано: в поте лица твоего, – продолжал
наставительно Лодыжкин. – Положим, у тебя, примерно сказать, не лицо, а морда, а
все-таки…

Ну, пошел, пошел вперед, нечего под ногами вертеться… А я, Сережа, признаться сказать,
люблю, когда эта самая теплынь. Орган вот только мешает, а то, кабы не работа, лег бы
где-нибудь на траве, в тени, пузом, значит, вверх, и полеживай себе. Для наших старых
костей это самое солнце – первая вещь.

Тропинка спустилась вниз, соединившись с широкой, твердой, как камень, ослепительно
белой дорогой. Здесь начинался старинный графский парк, в густой зелени которого были
разбросаны красивые дачи, цветники, оранжереи и фонтаны. Лодыжкин хорошо знал эти
места; каждый год обходил он их одно за другим во время виноградного сезона, когда весь
Крым наполняется нарядной, богатой и веселой публикой. Яркая роскошь южной природы не
трогала старика, но зато многое восхищало Сергея, бывшего здесь впервые. Магнолии, с их
твердыми и блестящими, точно лакированными, листьями и белыми, с большую тарелку
величиной, цветами; беседки, сплошь затканные виноградом, свесившим вниз тяжелые
гроздья; огромные многовековые платаны с их светлой корой и могучими кронами; табачные
плантации, ручьи и водопады, и повсюду – на клумбах, на изгородях, на стенах дач – яркие,
великолепные душистые розы, – все это не переставало поражать своей живой цветущей
прелестью наивную душу мальчика. Он высказывал свои восторги вслух, ежеминутно теребя
старика за рукав.

– Дедушка Лодыжкин, а дедушка, глянь-кось, в фонтане-то – золотые рыбы!.. Ей-богу,
дедушка, золотые, умереть мне на месте! – кричал мальчик, прижимаясь лицом к решетке,
огораживающей сад с большим бассейном посредине. – Дедушка, а персики! Вона сколько!
На одном дереве!

– Иди-иди, дурашка, чего рот разинул! – подталкивал его шутливо старик. – Погоди, вот
дойдем мы до города Новороссийского и, значит, опять подадимся на юг. Там действительно
места, – есть на что посмотреть. Сейчас, примерно сказать, пойдут тебе Сочи, Адлер, Туапсе,
а там, братец ты мой, Сухум, Батум… Глаза раскосишь глядемши… Скажем, примерно –
пальма. Удивление! Ствол у нее мохнатый, на манер войлока, а каждый лист такой большой,
что нам с тобой обоим укрыться впору.

– Ей-богу? – радостно удивился Сергей.

Page 15/111