Page 3 - Ночь перед Рождеством
P. 3

четвереньках из шинка, видел, что месяц ни с сего ни с того танцевал на небе, и уверял с
       божбою в том всё село; но миряне качали головами и даже подымали его на смех. Но какая
       же была причина решиться чёрту на такое беззаконное дело? А вот какая: он знал, что
       богатый козак Чуб приглашён дьяком на кутью[10], где будут: голова; приехавший из
       архиерейской певческой родич дьяка в синем сюртуке, бравший самого низкого баса; козак
       Свербыгуз и ещё кое-кто; где, кроме кутьи, будет варенуха[11], перегонная на шафран водка
       и много всякого съестного. А между тем его дочка, красавица на всём селе, останется дома, а
       к дочке, наверное, придёт кузнец, силач и детина хоть куда, который чёрту был противнее
       проповедей отца Кондрата. В досужее от дел время кузнец занимался малеванием и слыл
       лучшим живописцем во всём околотке. Сам ещё тогда здравствовавший сотник[12]Л…ко
       вызывал его нарочно в Полтаву выкрасить дощатый забор около его дома. Все миски, из
       которых диканьские козаки хлебали борщ, были размалёваны кузнецом. Кузнец был
       богобоязливый человек и писал часто образа святых: и теперь ещё можно найти в Т… церкви
       его евангелиста Луку. Но торжеством его искусства была одна картина, намалёванная на
       церковной стене в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в день Страшного
       суда, с ключами в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный чёрт метался во все
       стороны, предчувствуя свою погибель, а заключённые прежде грешники били и гоняли его
       кнутами, поленами и всем чем ни попало. В то время, когда живописец трудился над этою
       картиною и писал её на большой деревянной доске, чёрт всеми силами старался мешать ему:
       толкал невидимо под руку, подымал из горнила в кузнице золу и обсыпал ею картину; но,
       несмотря на всё, работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора,
       и с той поры чёрт поклялся мстить кузнецу.

       Одна только ночь оставалась ему шататься на белом свете; но и в эту ночь он выискивал
       чем- нибудь выместить на кузнеце свою злобу. И для этого решился украсть месяц, в той
       надежде, что старый Чуб ленив и не лёгок на подъём, к дьяку же от избы не так близко:
       дорога шла по-за селом, мимо мельниц, мимо кладбища, огибала овраг. Ещё при месячной
       ночи варенуха и водка, настоянная на шафран, могла бы заманить Чуба. Но в такую темноту
       вряд ли бы удалось кому стащить его с печки и вызвать из хаты. А кузнец, который был
       издавна не в ладах с ним, при нём ни за что не отважится идти к дочке, несмотря на свою
       силу.

       Таким-то образом, как только чёрт спрятал в карман свой месяц, вдруг по всему миру
       сделалось так темно, что не всякий бы нашёл дорогу к шинку, не только к дьяку. Ведьма,
       увидевши себя вдруг в темноте, вскрикнула. Тут чёрт, подъехавши мелким бесом, подхватил
       её под руку и пустился нашёптывать на ухо то самое, что обыкновенно нашёптывают всему
       женскому роду. Чудно устроено на нашем свете! Всё, что ни живёт в нём, всё силится
       перенимать и передразнивать один другого. Прежде, бывало, в Миргороде один судья да
       городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а всё мелкое чиновничество носило
       просто нагольные[13]. Теперь же и заседатель, и подкоморий[14] отсмалили себе новые
       шубы из решетиловских смушек с суконною покрышкою. Канцелярист и волостной писарь
       третьего году взяли синей китайки[15]по шести гривен аршин[16]. Пономарь сделал себе на
       лето нанковые[17] шаровары и жилет из полосатого гаруса[18]. Словом, всё лезет в люди!
       Когда эти люди не будут суетны! Можно побиться об заклад, что многим покажется
       удивительно видеть чёрта, пустившегося и себе туда же. Досаднее всего то, что он, верно,
       воображает себя красавцем, между тем как фигура — взглянуть совестно. Рожа, как говорит
       Фома Григорьевич, мерзость мерзостью, однако ж и он строит любовные куры! Но на небе и
       под небом так сделалось темно, что ничего нельзя уже было видеть, что происходило далее
       между ними.

        * * *




       — Так ты, кум, ещё не был у дьяка в новой хате? — говорил козак Чуб, выходя из дверей

                                                        Page 3/37
   1   2   3   4   5   6   7   8