Page 4 - Ночь перед Рождеством
P. 4
своей избы, сухощавому, высокому, в коротком тулупе мужику с обросшею бородою,
показывавшею, что уже более двух недель не прикасался к ней обломок косы, которым
обыкновенно мужики бреют свою бороду за неимением бритвы. — Там теперь будет добрая
попойка! — продолжал Чуб, осклабив при этом своё лицо. — Как бы только нам не опоздать.
При сём Чуб поправил свой пояс, перехватывавший плотно его тулуп, нахлобучил крепче
свою шапку, стиснул в руке кнут — страх и грозу докучливых собак, но, взглянув вверх,
остановился…
— Что за дьявол! Смотри! смотри, Панас!…
— Что? — произнёс кум и поднял свою голову также вверх.
— Как что? месяца нет!
— Что за про?пасть! В самом деле нет месяца.
— То-то что нет, — выговорил Чуб с некоторою досадою на неизменное равнодушие кума. —
Тебе небось и нужды нет.
— А что мне делать!
— Надобно же было, — продолжал Чуб, утирая рукавом усы, — какому-то дьяволу, чтоб ему
не довелось, собаке, поутру рюмки водки выпить, вмешаться!… Право, как будто на смех…
Нарочно, сидевши в хате, глядел в окно: ночь — чудо! Светло, снег блещет при месяце. Всё
было видно, как днём. Не успел выйти за дверь — и вот, хоть глаз выколи!
Чуб долго ещё ворчал и бранился, а между тем в то же время раздумывал, на что бы
решиться. Ему до смерти хотелось покалякать о всяком вздоре у дьяка, где, без всякого
сомнения, сидел уже и голова, и приезжий бас, и дегтярь Микита, ездивший через каждые две
недели в Полтаву на торги и отпускавший такие шутки, что все миряне брались за животы со
смеху. Уже видел Чуб мысленно стоявшую на столе варенуху. Всё это было заманчиво,
правда; но темнота ночи напомнила ему о той лени, которая так мила всем козакам. Как бы
хорошо теперь лежать, поджавши под себя ноги, на лежанке, курить спокойно люльку и
слушать сквозь упоительную дремоту колядки и песни весёлых парубков и девушек,
толпящихся кучами под окнами. Он бы, без всякого сомнения, решился на последнее, если
бы был один, но теперь обоим не так скучно и страшно идти тёмною ночью, да и не
хотелось-таки показаться перед другими ленивым или трусливым. Окончивши побранки,
обратился он снова к куму:
— Так нет, кум, месяца?
— Нет.
— Чудно, право! А дай понюхать табаку. У тебя, кум, славный табак! Где ты берёшь его?
— Кой чёрт, славный! — отвечал кум, закрывая берёзовую тавлинку[19], исколотую узорами.
— Старая курица не чихнёт!
— Я помню, — продолжал всё так же Чуб, — мне покойный шинкарь Зозуля раз привёз табаку
из Нежина. Эх, табак был! добрый табак был! Так что же, кум, как нам быть? ведь темно на
дворе.
— Так, пожалуй, останемся дома, — произнёс кум, ухватясь за ручку двери.
Если бы кум не сказал этого, то Чуб, верно бы, решился остаться, но теперь его как будто
что-то дёргало идти наперекор.
Page 4/37
