Page 39 - Повести Белкина

спину – и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить

бодрого мужчину в хилого старика. «Узнал ли ты меня? – спросил я его, –
мы с тобою старые знакомые». – «Может статься, – отвечал он угрюмо, –
здесь дорога большая; много проезжих у меня перебывало». – «Здорова ли
твоя Дуня?» – продолжал я. Старик нахмурился. «А бог ее знает», – отвечал
он. – «Так, видно, она замужем?» – сказал я. Старик притворился, будто бы
не слыхал моего вопроса и продолжал пошептом читать мою подорожную.
Я прекратил свои вопросы и велел поставить чайник. Любопытство
начинало меня беспокоить, и я надеялся, что пунш разрешит язык моего
старого знакомца.
Я не ошибся: старик не отказался от предлагаемого стакана. Я заметил,
что ром прояснил его угрюмость. На втором стакане сделался он
разговорчив: вспомнил или показал вид, будто бы вспомнил меня, и я узнал
от него повесть, которая в то время сильно меня заняла и тронула.
«Так вы знали мою Дуню? – начал он. – Кто же и не знал ее? Ах, Дуня,
Дуня! Что за девка-то была! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит,
никто не осудит. Барыни дарили ее, та платочком, та сережками. Господа

проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать аль отужинать, а в
самом деле только чтоб на нее подолее поглядеть. Бывало барин, какой бы
сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мною разговаривает.
Поверите ль, сударь: курьеры, фельдъегеря с нею по получасу
заговаривались. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем
успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я
ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было
житье? Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать».
Тут он стал подробно рассказывать мне свое горе. – Три года тому назад,
однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиневывал новую книгу, а
дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в
черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью, вошел в комнату,
требуя лошадей. Лошади все были в разгоне. При сем известии

путешественник возвысил было голос и нагайку; но Дуня, привыкшая к
таковым сценам, выбежала из-за перегородки и ласково обратилась к
проезжему с вопросом: не угодно ли будет ему чего-нибудь покушать?
Появление Дуни произвело обыкновенное свое действие. Гнев проезжего
прошел; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин. Сняв мокрую,
косматую шапку, отпутав шаль и сдернув шинель, проезжий явился
молодым, стройным гусаром с черными усиками. Он расположился у
смотрителя, начал весело разговаривать с ним и с его дочерью. Подали
ужинать. Между тем лошади пришли, и смотритель приказал, чтоб тотчас,