Page 33 - Аленушкины сказки

Серьезная большая птица, как лебеди, гуси и утки, собиралась в дорогу с важным видом,
сознавая всю трудность предстоящего подвига; а более всех шумели, суетились и хлопотали
маленькие птички, как кулички-песочники, кулички-плавунчики, чернозобики, черныши, зуйки.
Они давно уж собирались стайками и переносились с одного берега на другой по отмелям и
болотам с такой быстротой, точно кто бросил горсть гороху. У маленьких птичек была такая
большая работа…

Лес стоял темный и молчаливый, потому что главные певцы улетели, не дожидаясь холода.

– И куда эта мелочь торопится! – ворчал старый Селезень, не любивший себя беспокоить. –
В свое время все улетим… Не понимаю, о чем тут беспокоиться.

– Ты всегда был лентяем, поэтому тебе и неприятно смотреть на чужие хлопоты, – объяснила
его жена, старая Утка.

– Я был лентяем? Ты просто несправедлива ко мне, и больше ничего. Может быть, я
побольше всех забочусь, а только не показываю вида. Толку от этого немного, если буду
бегать с утра до ночи по берегу, кричать, мешать другим, надоедать всем.

Утка вообще была не совсем довольна своим супругом, а теперь окончательно рассердилась:

– Ты посмотри на других-то, лентяй! Вон наши соседи, гуси или лебеди, – любо на них
посмотреть. Живут душа в душу… Небось лебедь или гусь не бросит своего гнезда и всегда
впереди выводка. Да, да… А тебе до детей и дела нет. Только и думаешь о себе, чтобы
набить зоб. Лентяй, одним словом… Смотреть-то на тебя даже противно!

– Не ворчи, старуха!.. Ведь я ничего не говорю, что у тебя такой неприятный характер. У
всякого есть свои недостатки… Я не виноват, что гусь – глупая птица и поэтому нянчится со
своим выводком. Вообще мое правило – не вмешиваться в чужие дела. Зачем? Пусть всякий
живет по-своему.

Селезень любил серьезные рассуждения, причем оказывалось как-то так, что именно он,
Селезень, всегда прав, всегда умен и всегда лучше всех. Утка давно к этому привыкла, а
сейчас волновалась по совершенно особенному случаю.

– Какой ты отец? – накинулась она на мужа. – Отцы заботятся о детях, а тебе – хоть трава не
расти!..

– Ты это о Серой Шейке говоришь? Что же я могу поделать, если она не может летать? Я не
виноват…

Серой Шейкой они называли свою калеку дочь, у которой было переломлено крыло еще
весной, когда подкралась к выводку Лиса и схватила утенка. Старая Утка смело бросилась на
врага и отбила утенка; но одно крылышко оказалось сломанным.

– Даже и подумать страшно, как мы покинем здесь Серую Шейку одну, – повторяла Утка со
слезами. – Все улетят, а она останется одна-одинешенька. Да, совсем одна… Мы улетим на
юг, в тепло, а она, бедняжка, здесь будет мерзнуть… Ведь она наша дочь, и как я ее люблю,
мою Серую Шейку! Знаешь, старик, останусь-ка я с ней зимовать здесь вместе…

– А другие дети?

– Те здоровы, обойдутся и без меня.

Селезень всегда старался замять разговор, когда речь заходила о Серой Шейке. Конечно, он
тоже любил ее, но зачем же напрасно тревожить себя? Ну, останется, ну, замерзнет, – жаль,

Page 33/103