Page 100 - Евпатий Коловрат

урусутских городов?! Может, сиятельный брат наш знает, что в кошуне нет ни одной полной
тысячи?! С кем наш брат думает добираться до дома? Может, он полагает, что это —
последние оставшиеся в живых урусуты?! Или что остальные постелют под ноги нашему
брату самаркандский ковёр и проводят его до степи с песнями и плясками красивых
мальчиков?! А может быть, наш сиятельный брат думал над тем, сколько дней он проживёт в
Каракоруме, вернувшись туда без войска?!

Сиятельный Хархасун даже попятился, прикрывая рукавом халата лицо от горевших яростью
прорезей в фарфорово-белой личине.

— Дозволь, Повелитель мой! — тысячник Хостоврул упал на колени у края ковра, упёр в
персидские узоры сжатые кулаки, склонил островерхий шлем. — Дозволь моей тысяче
ударить на урусутских колдунов!

Начернённые, будто тушью нарисованные брови сошлись на переносице — и расступились.
Повелитель узнал брата любимой жены.

— Что ж, ещё одну тысячу, полагаем, мы можем послать в бой.

— Недостойный осмелится посоветовать Повелителю, — подал голос Непобедимый. — Если
тысячник Хостоврул сумеет одолеть мангусов, ему надо будет дать тумен — тумен Бурундая,
который навлёк на нас эту беду.

— Мы согласны, — качнулись седые песцы.

— Я приведу главного мангуса живым, Повелитель! — богатырь-тысячник на мгновение
припал к основанию пирамиды из ковров и подушек — и бросился прочь, на ходу скликая
сотников.

…Пробитый копьём конь под седлом Коловрата захрипел и начал падать. Однако прежде,
чем он коснулся земли, с уст воеводы сорвалось Навье слово — почти что само собою.
Жеребец замер — и стал медленно, теми деревянными движениями, что Коловрат уже сотни
раз видел у поднятых, выпрямляться. Отчего это раньше не пришло ему в голову? Не
пришлось бы тратить время и силы на поиск корма для коней! Кони-поднятые! Коловрат
засмеялся. Красный туман пьянил, как хмель, но не отнимал, а прибавлял силы. Из тумана
наскочил чужак, замахнулся мечом, заревел, будто бык. Коловрат выставил косой крест из
своих мечей. Клинок ордынца обрушился на них — и исщерблённые клинки не выдержали,
переломились пополам, секанув по лицу крошевом горячих осколков. Враг опять заревел,
замахиваясь — тягуче-медленно, так же медленно, как поднимался на ноги поднятый-конь.
Воевода перехватил его руку, приказывая поднятому-скакуну шагнуть вперёд. Обхватил
пальцами сжимающий рукоять меча кулак. Надавил, разворачивая клинок к противнику, не
обращая внимания на сопротивление, выламывая руку врага, разрывая его мышцы и жилы.
Рёв чужака стал визгом задолго до того, как его собственный клинок лезвием вошёл ему в
горло. Перехватив правой рукою выпущенную рукоять, Коловрат ухватил другой вопящего
противника за затылок — и прижал к себе, припав губами к источнику восхитительно-пьяного
вишнёвого потока. Хозяин, как хор-рошо! Жаль, что недолго — тут же пришлось развернуть
обмякающее тело на копьё наскочившего ордынца. Пока тот тщился вырвать копьё из спины
соплеменника, клинок покойного разнёс ему голову и красный туман стал ещё гуще…

Он чувствовал побратимов. Те, как и он, наслаждались, пировали в красном тумане.
Сторонникам приходилось хуже — немало из них уже полегло, но за каждую жизнь было
щедро заплачено вражьими. Подняли на копья и обезглавили поднятую-девушку, успевшую
перегрызть глотки нескольким ордынцам.

Page 100/125