Page 96 - Евпатий Коловрат

здешний, какой-то неприметный, не пойми кто, половец не половец, касог не касог… А
впереди всех — не то девка, не то парень, но размалёванный, как скоморох. Тонкостанный,
тонкорукий, пальцы в перстнях, на лице — роспись, как на стене церковной, одёжка белая, на
голове и вовсе не пойми чего одето. У пояса — меч. Садиться стал, где стоял, думал уж — на
пол сядет, так белобородые с кривым наперебой под него подушек наметали. В тонкие
пальцы чеплашку, пахнущую пропавшим молоком, сунули. И расступились, согнувшись.

Да никак сам царь Батый?! Вот этот вот сопляк? Вот этому скомороху крашеному покоряется
орда, которой от козарских времён на русских землях не видывали?

А тут неприметный выступил вперёд:

— Тебе оказана великая честь, колдун. Тебя будет допрашивать сам великий царь Бату, сын
Джучи, сына Чингиса, Потрясателя Вселенной, Священного Воителя, царь над царями,
земной бог…

Оттарабанил — и склонился в сторону Батыя.

Заговорил скоморох. Что и сказать — умеет себя держать. И слов не понимаю, а от голоса
мороз по коже продрал… бы. Продрал бы, не будь этой зимы, мёртвых городов, котла на
Пертовом угоре, поднятых…

И снова неприметный зарядил:

— Кто вы, каким Богам молитесь и почему нападаете на меня?

Ох, чуть не поперхнулся Чурыня, это мы, выходит, на него нападаем… ну что ж, слушай,
царище косоглазое.

— Веры мы — русской, русским Богам молимся. Мы — люди Государя Резанского, Юрия
Ингоревича, — да, это было так. После Котла на Пертовом угоре он — резанец, такой же, как
и прочие. Это его боль, это его месть. И за Государя — тоже. — А что нападаем… так не
нападаем мы пока, так, мёдом хмельным потчуем… Напоим, накормим вас досыта, да и
проводим восвояси… Жаль только, гостей многовато, всех угостить не успели…

Неприметный забормотал, царь-скоморох слушал, едва покачивая головою. Белобородые в
синем платье торопливо укладывали строки на бумажные свитки. Потом белёная рожа вдруг
поднялась, перекинулась несколькими словами с кривым и вышла.

Поди пойми — понравился ему ответ или нет… Кто этих царей разберёт? Чурыня надеялся,
что нет.

На оставленных Батыем подушках тут же устроился кривой, зыркая на Чурыню исподлобья.

— Теперь расскажи: сколько у вас войска, что умеете делать из колдовства…

Сейчас говорил другой толмач, в чёрном чапане. Неприметный человечишка исчез из шатра
вслед за размалёванным царём и его синей свитой.

— Нас чуть-чуть побольше, чем мертвецов, что вы оставили за спиной и чуть-чуть поменьше,
чем деревьев в наших лесах. Мы можем поднять людей, которых ты убил, мы можем поднять
крепости, которые ты сжёг. Вьюга — наш голос, птицы и звери в лесу — наши глаза, деревья
— наши руки.

Кривой оборвал чёрного толмача. Заговорил. Толмач, выслушав его, начал переводить:

— Ты хвастлив, как всё колдуны. Но тебе лучше сказать правду. Может, ты и неуязвим, но те,

Page 96/125