Page 91 - Рассказы. Повести. Пьесы

Любочка, розовая от жары и, как всегда, хорошенькая, стояла, заложив руки назад, и следила
за ленивыми движениями его большого красивого тела.
Ольга Михайловна знала, что ее муж нравится женщинам, и — не любила видеть его с
ними. Ничего особенного не было в том, что Петр Дмитрич лениво сгребал сено, чтобы
посидеть на нем с Любочкой и поболтать о пустяках; ничего не было особенного и в том, что
хорошенькая Любочка кротко глядела на него, но всё же Ольга Михайловна почувствовала
досаду на мужа, страх и удовольствие оттого, что ей можно сейчас подслушать.
— Садитесь, очаровательница, — сказал Петр Дмитрич, опускаясь на сено и
потягиваясь. — Вот так. Ну, расскажите мне что‑нибудь.
— Вот еще! Я стану рассказывать, а вы уснете.
— Я усну? Аллах керим! Могу ли я уснуть, когда на меня глядят такие глазки?
В словах мужа и в том, что он в присутствии гостьи сидел развалясь и со шляпой на
затылке, не было тоже ничего особенного. Он был избалован женщинами, знал, что нравится
им, и в обращении с ними усвоил себе особый тон, который, как все говорили, был ему к
лицу. С Любочкой он держал себя так же, как со всеми женщинами. Но Ольга Михайловна
все‑таки ревновала.
— Скажите, пожалуйста, — начала Любочка после некоторого молчания, — правду ли
говорят, что вы попали под суд?
— Я? Да, попал… К злодеям сопричтен, моя прелесть.
— Но за что?
— Ни за что, а так… всё больше из‑за политики, — зевнул Петр Дмитрич. —
Борьба левой и правой. Я, обскурант и рутинер, осмелился употребить в официальной бумаге
выражения, оскорбительные для таких непогрешимых Гладстонов 13 , как наш участковый
мировой судья Кузьма Григорьевич Востряков и Владимир Павлович Владимиров.
Петр Дмитрич еще раз зевнул и продолжал:
— А у нас такой порядок, что вы мажете неодобрительно отзываться о солнце, о луне, о
чем угодно, но храни вас бог трогать либералов! Боже вас сохрани! Либерал — это тот
самый поганый сухой гриб, который, если вы нечаянно дотронетесь до него пальцем, обдаст
вас облаком пыли.
— Что у вас произошло?
— Ничего особенного. Весь сыр‑бор загорелся из‑за чистейшего
пустяка. Какой‑то учитель, плюгавенькая личность колокольного происхождения,
подает Вострякову прошение на трактирщика, обвиняя его в оскорблении словами и
действием в публичном месте. Из всего видно, что и учитель и трактирщик оба были пьяны,
как сапожники, и оба вели себя одинаково скверно. Если и было оскорбление, то во всяком
случае взаимное. Вострякову следовало бы оштрафовать обоих за нарушение тишины и
прогнать их из камеры — вот и всё. Но у нас как? У нас на первом плане стоит всегда не
лицо, не факт, а фирма и ярлык. Учитель, какой бы он негодяй ни был, всегда прав, потому
что он учитель; трактирщик же всегда виноват, потому что он трактирщик и кулак.
Востряков приговорил трактирщика к аресту, тот перенес дело в съезд. Съезд торжественно
утвердил приговор Вострякова. Ну, я остался при особом мнении… Немножко
погорячился… Вот и всё.
Петр Дмитрич говорил покойно, с небрежною иронией. На самом же деле предстоящий
суд сильно беспокоил его. Ольга Михайловна помнила, как он, вернувшись с злополучного
съезда, всеми силами старался скрыть от домашних, что ему тяжело и что он недоволен
собой. Как умный человек, он не мог не чувствовать, что в своем особом мнении он зашел
слишком далеко, и сколько лжи понадобилось ему, чтобы скрывать от себя и от людей это
чувство! Сколько было ненужных разговоров, сколько брюзжанья и неискреннего смеха над
тем, что не смешно! Узнав же, что его привлекают к суду, он вдруг утомился и пал духом,

13 Гладстон Уильям Юарт (1809–1898) — английский государственный и политический деятель.