Page 68 - Дни и ночи

трудной операции.
Он должен был решать судьбу чужой жизни - это было ясно. Здесь нельзя было
отвечать: "Посмотрим, как он себя чувствует", или: "Это не положено по правилам", или:
"Надо подумать",- и, к чести его, ему не пришло в голову сказать ни одной из этих фраз. Ему
оставалось сказать только "да" или "нет", и он сказал:
- Да, хорошо.
Разговор оказался неожиданно коротким. Ни он, ни Аня не знали, что говорить дальше,
особенно Аня, приготовившаяся к отпору. Она полминуты растерянно постояла против него
и, даже , не поблагодарив, вышла.
Через час Сабурова в маленьком докторском "газике" перевезли на другой конец
деревни - на выселки, в один из стоявших у самой воды домиков. Ниже домика протекала
вода - спокойная, медленная и зеленая. Это был один из бесчисленных рукавов волжской
Ахтубы. От воды к дому маленькой аллейкой поднималось несколько низкорослых ив. И
вода, и оголенные деревья, и вросший в землю маленький домик показались Сабурову почти
такими же тихими, как госпиталь.
В комнате, разгороженной на две половины - чистую и черную,- тоже было тихо. Тихо
посторонился у дверей встретившийся им мальчик, тихо сидели за столом две покрытые
черными платками немолодые женщины - хозяйка избы и мать Ани. Это начавшееся в
госпитале ощущение тишины неизменно оставалось у Сабурова все десять дней, которые он
здесь прожил.
Когда он вошел в избу, поддерживаемый под руки Аней и санитаром, хозяйка,
степенно поклонившись ему, сказала: "Милости просим", а мать Ани сначала всплеснула
руками, потом сказала: "Господи!", потом: "Ой, до чего же вы переменились!" - и только
после этого: "Здравствуйте".
Санитар посадил Сабурова на широкую крестьянскую лавку у стола и остановился в
сомнении.
- Ничего,- сказал Сабуров,- дальше сам дойду. Спасибо.
Санитар вышел. За ним на свою половину ушла хозяйка.
Аня подошла к большой кровати, стоявшей у русской печи, разделявшей избу на две
половины, открыла одеяла и стала взбивать подушки, то есть сделала то, что санитарки
каждый день делали в госпитале, но Сабурову казалось, что все это у нее выходит как-то
особенно хорошо. Он любовался ею, и ему было почти жаль, когда она сказала:
- Ну, вот и готово.
- Сейчас я перейду, подожди,- сказал он.
Мать Ани сидела тут же, за столом, и по тому, как она на него смотрела, он понимал,
что с дочерью был уже разговор о нем. Мать Ани выглядела сейчас совсем не так, как тогда в
Эльтоне. Казалось, она уже все пережила и все измерила в своей душе и теперь только
ждала, когда все это кончится.
- Да, здесь лучше, чем в Эльтоне,- сказал Сабуров после молчания.
- Лучше,- подтвердила она.- Мы тогда без памяти были. Я родню - и то забыла. Так до
самого Эльтона и промахнула. А ведь тут у меня золовка. Конечно, хорошо. Разве сравнишь?
Кабы под эту крышу да всю семью. Похудели как,- добавила она, поглядев в лицо Сабурову,
и сразу перевела взгляд на Аню, молча сидевшую против него за столом.
И Сабуров понял, что мать этим взглядом прикидывает, как они будут вместе: он и Аня
- такая молодая.
- Все ездит она,- сказала мать и кивнула в сторону Ани.- Все ездит, все ездит, по пять
раз на дню. И когда только это кончится?
Она встала, подвязала углы платка и пошла к дверям.
- Мама, мама, подожди! - кинулась к ней Аня.- Помоги Алексея Ивановича уложить.
- Да я сам,- попробовал возразить Сабуров.
Он хотел встать, но Аня уже подошла к нему с одной стороны, мать - с другой, и он,
опираясь на их плечи, доковылял до кровати. Ноги еще страшно ныли и подламывались.