Page 88 - Дни и ночи

- О каких событиях?
- О сегодняшних.
- О каких?
- Как о каких? - с некоторым недоумением и раздражением переспросил начальник
штаба.- О том, что немцы к Волге вышли, о том, что Ремизова отрезали.
- Не подпишу,- сказал Проценко, не поднимая головы.
- Почему?
- Потому что не вышли и не отрезали. Задержи донесение.
- А что же доносить?
- Сегодня ничего.
Начальник штаба развел руками.
- Знаю,- сказал Проценко.- За задержку донесения на сутки беру ответственность на
себя. Отобьем берег и донесем все сразу. Если отобьем, нам это молчание простят.
- А если не отобьем?
- А если не отобьем,- сказал Проценко с обычно ему не присущей мрачной
серьезностью,- некого будет прощать. Я сам поведу штурмовой отряд. Понятно? Что
смотришь, Егор Петрович? Думаешь, ответственности боюсь? Не боюсь. Не боялся и не
боюсь. А не хочу, чтобы знали, что немцы еще и здесь на берег вышли. Не хочу. Я в штаб
армии сообщу, из штаба армии - в штаб фронта, из штаба фронта - в Ставку. Не хочу. Это же
на всю Россию огорчение. Все равно, если сообщу, скажут: "Отбивай, Проценко, обратно". И
ни одного солдата не дадут. Так я лучше сам, без приказов, отобью. Все огорчения на одного
себя беру. Понимаешь?
Начальник штаба молчал.
- Если понимаешь - хорошо. А не понимаешь - как знаешь. Все равно будешь делать
так, как я тебе приказал. Все. Иди выполняй.
Проценко вышел из блиндажа. Ночь была темная, свистел ветер, и шел крупный снег.
Проценко посмотрел вниз. Там, в просвете между развалинами, видна была замерзавшая
Волга. Отсюда, сверху, она казалась неподвижной и совсем белой. На земле, кое-где в ямках,
уже плотно лежал падавший весь день снег. Правее по берегу хлопали минометы.
Проценко подумал о Сабурове, который сейчас, наверное, уже полз там, и невольно
поежился.
В той роте, которая стояла на берегу, Сабуров взял автоматчика и с ним вместе
добрался до одиноко высившихся впереди развалин, куда уже ночью был выдвинут крайний
пулемет и откуда надо было спускаться прямо к Волге и ползти мимо немцев.
Командир роты предложил ему взять с собой автоматчика до конца, до Ремизова, но
Сабуров снова отказался от этого.
Цепляясь за торчавшие из земли кирпичи и застывшие комья грязи, он тихо спустился
вдоль откоса и теперь был на самом берегу. Он хорошо помнил это место: когда-то, вначале,
во время переправы они высаживались именно здесь. Узкая полоска берега была совсем
отлогой, и сразу над ней, уступами, поднимались глинистые террасы. Кое-где высились
остатки пристаней, по берегу были разбросаны обгорелые бревна.
Едва Сабуров спустился вниз, как почувствовал, что его прохватывает насквозь.
Река была белая. Дул холодный ветер. Если бы он вздумал идти по самому обрезу
берега, его силуэт на белом фоне был бы заметен сверху. Поэтому он решил идти чуть выше
и ближе к обрыву. Отправляясь, он договорился с командиром роты, что, если немцы
откроют по нему огонь, рота тоже откроет огонь из пулеметов по всему обрыву. Это была,
правда, ненадежная помощь, но все-таки помощь на всей первой половине пути. Дальше
предстояло самое трудное. Ремизова нельзя было предупредить никакими способами, и,
заметив человека, оттуда могли и даже должны были открыть огонь. Оставалось полагаться
на собственное счастье.
Первые сто метров он прошел, не ложась на землю, стараясь двигаться как можно
бесшумнее и быстрее. Никто не стрелял. На берегу было пустынно; один раз он споткнулся