Page 40 - История одного города

И, сказав это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и
животами охнули. Стояла она перед ними, та же немытая, нечесаная, как прежде была:
стояла, и хмельная улыбка бродила по лицу ее. И стала им эта Домашка так люба, так люба,
что и сказать невозможно.
— Здорово живешь, Домаха! — гаркнули в один голос граждане.
— Здравствуйте! Ослобонять пришли? — отвечала Домашка.
— Охотой идешь в опчество?
— Со всем моим великим удовольствием!
Тогда Домашку взяли под руки и привели к тому самому амбару, откуда она была, за
несколько времени перед тем, уведена силою.
Стрельцы радовались, бегали по улицам, били в тазы и в сковороды и выкрикивали
свой обычный воинственный клич:
— Посрамихом! посрамихом!
И начались тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что
тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не остается, как благоденствовать. С
бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько часов сломали
целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокой канавой. На другой
день пожар уничтожился сам собою, вследствие недостатка питания.
Но летописец недаром предварял события намеками: слезы бригадировы действительно
оказались крокодиловыми, и покаяние его было покаяние аспидово. Как только миновала
опасность, он засел у себя в кабинете и начал рапортовать во все места. Десять часов сряду
макал он перо в чернильницу, и чем дальше макал, тем больше становилось оно ядовитым.
"Сего 10-го июля, — писал он, — от всех вообще глуповских граждан последовал
против меня великий бунт. По случаю бывшего в слободе Негоднице великого пожара
собрались ко мне, бригадиру, на двор всякого звания люди и стали меня нудить и на коленки
становить, дабы я перед теми бездельными людьми прощение произнес. Я же без страха от
сего уклонился. И теперь рассуждаю так: ежели таковому их бездельничеству потворство
сделать, да и впредь потрафлять, то как бы оное не явилось повторительным, и не гораздо к
утешению способным?"
Отписав таким образом, бригадир сел у окошечка и стал поджидать, не послышится ли
откуда: ту-ру! ту-ру! Но в то же время с гражданами был приветлив и обходителен, так что
даже едва совсем не обворожил их своими ласками.
— Миленькие вы, миленькие! — говорил он им, — ну, чего вы, глупенькие, на меня
рассердились! Ну, взял Бог — ну, и опять даст Бог! У него, у Царя Небесного, милостей
много! Так-то, братики-сударики!
По временам, однако ж, на лице его показывалась какая-то сомнительная улыбка,
которая не предвещала ничего доброго…
И вот, в одно прекрасное утро, по дороге показалось облако пыли, которое, постепенно
приближаясь и приближаясь, подошло, наконец, к самому Глупову.
— Ту-ру! ту-ру! — явственно раздалось из внутренностей таинственного облака.

Трубят в рога!
Разить врага
Другим пора!

Глуповцы оцепенели.

Фантастический путешественник

Едва успели глуповцы поправиться, как бригадирово легкомыслие чуть-чуть не
навлекло на них новой беды.
Фердыщенко вздумал путешествовать.