Page 85 - История одного города

сутки маршировал на дворе градоначальнического дома, один, без товарищей, произнося
самому себе командные возгласы и сам себя подвергая дисциплинарным взысканиям и даже
шпицрутенам ("причем бичевал себя не притворно, как предшественник его, Грустилов, а по
точному разуму законов", прибавляет летописец).
Было у него и семейство; но покуда он градоначальствовал, никто из обывателей не
видал ни жены, ни детей его. Был слух, что они томились где-то в подвале
градоначальнического дома и что он самолично раз в день, через железную решетку, подавал
им хлеб и воду. И действительно, когда последовало его административное исчезновение,
были найдены в подвале какие-то нагие и совершенно дикие существа, которые кусались,
визжали, впивались друг в друга когтями и огрызались на окружающих. Их вывели на
свежий воздух и дали горячих щей; сначала, увидев пар, они фыркали и выказывали
суеверный страх; но потом обручнели и с такою зверскою жадностию набросились на пищу,
что тут же объелись и испустили дух.
Рассказывали, что возвышением своим Угрюм-Бурчеев обязан был совершенно
особенному случаю. Жил будто бы на свете какой-то начальник, который вдруг
встревожился мыслью, что никто из подчиненных не любит его.
— Любим, вашество! — уверяли подчиненные.
— Все вы так на досуге говорите, — настаивал на своем начальник, — а дойди до дела,
так никто и пальцем для меня не пожертвует.
Мало-помалу, несмотря на протесты, идея эта до того окрепла в голове ревнивого
начальника, что он решился испытать своих подчиненный и кликнул клич.
— Кто хочет доказать, что любит меня, — глашал он, — тот пусть отрубит
указательный палец правой руки своей!
Никто, однако ж, на клич не спешил; одни не выходили вперед, потому что были
изнежены и знали, что порубление пальца связано с болью; другие не выходили по
недоразумению: не разобрав вопроса, думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны,
и, опасаясь, чтоб их не сочли за бунтовщиков, по обычаю во весь рот зевали: "Рады
стараться, ваше-е-е-ество-о!"
— Кто хочет доказать? выходи! не бойся! — повторил свой клич ревнивый начальник.
Но и на этот раз ответом было молчание или же такие крики, которые совсем не
исчерпывали вопроса. Лицо начальника сперва побагровело, потом как-то грустно поникло.
— Сви…
Но не успел он кончить, как из рядов вышел простой, изнуренный шпицрутенами
прохвост и велиим голосом возопил:
— Я хочу доказать!
С этим словом, положив палец на перекладину, он тупым тесаком раздробил его.
Сделавши это, он улыбнулся. Это был единственный случай во всей многоизбиенной
его жизни, когда в лице его мелькнуло что-то человеческое. Многие думали, что он
совершил этот подвиг только ради освобождения своей спины от палок; но нет, у этого
прохвоста созрела своего рода идея…
При виде раздробленного пальца, упавшего к ногам его, начальник сначала изумился,
но потом пришел в умиление.
— Ты меня возлюбил, — воскликнул он, — а я тебя возлюблю сторицею!
И послал его в Глупов.
В то время еще ничего не было достоверно известно ни о коммунистах, ни о
социалистах, ни о так называемых нивелляторах вообще. Тем не менее нивелляторство
существовало, и притом в самых обширных размерах. Были нивелляторы "хождения в
струне", нивелляторы "бараньего рога", нивелляторы "ежовых рукавиц" и проч. и проч. Ног
никто не видел в этом ничего угрожающего обществу или подрывающего его основы.
Казалось, что ежели человека, ради сравнения с сверстниками, лишают жизни, то хотя лично
для него, быть может, особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения
общественной гармонии это полезно, и даже необходимо. Сами нивелляторы отнюдь не