Page 80 - История одного города

чертовой матери, для нас не нашли? Батюшки, мол, наши духовные не тому нас учили, —
вот что!" Ну, он, это, взглянул на меня этак сыскоса: "Ты, говорит, колченогий (а у меня,
ваше высокородие, точно что под Очаковом ногу унесло), в полиции, видно, служишь?" —
взял шапку и вышел из кабака вон.
Линкин разинул рот, но это только пуще раздражило толпу.
— Да зажми ты ему пасть-то! — кричала она Грустилову, — ишь речистый какой
выискался!
Карапузова сменила Маремьянушка.
— Сижу я намеднись в питейном, — свидетельствовала она, — и тошно мне,
слепенькой, стало; сижу этак-то и все думаю: куда, мол, нонче народ, против прежнего,
гордее стал! Бога забыли, в посты скоромное едят, нищих не оделяют; смотри, мол, скоро и
на солнышко прямо смотреть станут! Право. Только и подходит ко мне самый этот молодец:
"Слепа, бабушка?" — говорит. "Слепенькая, мол, ваше высокое благородие". — "А отчего,
мол, ты слепа?" — "От бога, говорю, ваше высокое благородие". — "Какой тут бог, от воспы,
чай?" — это он-то все говорит. "А воспа-то, говорю, от кого же?" — "Ну, да, от бога, держи
карман! Вы, говорит, в сырости да в нечистоте всю жизнь копаетесь, а бог виноват!"
Маремьянушка остановилась и заплакала.
— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и не знаю как! "За
что же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю я ему. А он не то чтобы что, плюнул мне прямо в
глаза: "Утрись, говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
Обстоятельства дела выяснились вполне; но так как Линкин непременно требовал,
чтобы была выслушана речь его защитника, то Грустилов должен был скрепя сердце
исполнить его требование. И точно: вышел из толпы какой-то отставной подъячий и стал
говорить. Сначала говорил он довольно невнятно, но потом вник в предмет и, к общему
удивлению, вместо того чтобы защищать, стал обвинять. Это до того подействовало на
Линкина, что он сейчас же не только сознался во всем, но даже много прибавил такого, чего
никогда и не бывало.
— Смотрел я однажды у пруда на лягушек, — говорил он, — и был смущен диаволом.
И начал себя бездельным обычаем спрашивать, точно ли один человек обладает душою, и
нет ли таковой у гадов земных! И, взяв лягушку, исследовал. И по исследовании нашел:
точно; душа есть и у лягушки, токмо малая видом и не бессмертная.
Тогда Грустилов обратился к убогим и, сказав:
— Сами видите! — приказал отвести Линкина в часть.
К сожалению, летописец не рассказывает дальнейших подробностей этой истории. В
переписке же Пфейферши сохранились лишь следующие строки об этом деле: "Вы,
мужчины, очень счастливы; вы можете быть твердыми; но на меня вчерашнее зрелище
произвело такое действие, что Пфейфер не на шутку встревожился и поскорей дал мне
принять успокоительных капель". И только.
Но происшествие это было важно в том отношении, что если прежде у Грустилова еще
были кой-какие сомнения насчет предстоящего ему образа действия, то с этой минуты они
совершенно исчезли. Вечером того же дня он назначил Парамошу инспектором глуповских
училищ, а другому юродивому, Яшеньке, предоставил кафедру философии, которую
нарочно для него создал в уездном училище. Сам же усердно принялся за сочинение
трактата: "О восхищениях благочестивой души".
В самое короткое время физиономия города до того изменилась, что он сделался почти
неузнаваем. Вместо прежнего буйства и пляски наступила могильная тишина, прерываемая
лишь звоном колоколов, которые звонили на все манеры: и во вся, и в одиночку, и с
перезвоном. Капища запустели; идолов утопили в реке, а манеж, в котором давала
представления девица Гандон, сожгли. Затем по всем улицам накурили смирною и ливаном,
и тогда только обнадежились, что вражья сила окончательно посрамлена.
Но злаков на полях все не прибавлялось, ибо глуповцы от бездействия
весело-буйственного перешли к бездействию мрачному. Напрасно они воздевали руки,