Page 95 - История одного города
P. 95
Козырь замялся.
— И на то у меня свидетели есть, — продолжал Фердыщенко таким тоном, который не
дозволял усомниться, что он подлинно знает, что говорит.
Козырь побледнел.
— И я тот твой бездельный поступок, по благодушию своему, прощаю! — вновь начал
Фердыщенко, — а которое ты имение награбил, и то имение твое отписываю я, бригадир, на
себя. Ступай и молись богу.
И точно: в тот же день отписал бригадир на себя Козыреву движимость и
недвижимость, подарив, однако, виновному хижину на краю города, чтобы было где душу
спасти и себя прокормить.
Больной, озлобленный, всеми забытый, доживал Козырь свой век и на закате дней
вдруг почувствовал прилив "дурных страстей" и "неблагонадежных элементов". Стал
проповедывать, что собственность есть мечтание, что только нищие да постники взойдут в
Царствие Небесное, а богатые да бражники будут лизать раскаленные сковороды и кипеть в
смоле. Причем, обращаясь к Фердыщенке (тогда было на этот счет просто: грабили, но
правду выслушивали благодушно), прибавлял:
— Вот и ты, чертов угодник, в аду с братцем своим сатаной калеными угольями
трапезовать станешь, а я, Семен, тем временем на лоне Авраамлем почивать буду.
Таков был первый глуповский демагог.
Ионы Козыря не было в Глупове, когда отца его постигла страшная катастрофа. Когда
он возвратился домой, все ждали, что поступок Фердыщенки приведет его, по малой мере, в
негодование; но он выслушал дурную весть спокойно, не выразив ни огорчения, ни даже
удивления. Это была довольно развитая, но совершенно мечтательная натура, которая
вполне безучастно относилась к существующему факту и эту безучастность восполняла
большою дозою утопизма. В голове его мелькал какой-то рай, в котором живут
добродетельные люди, делают добродетельные дела и достигают добродетельных
результатов. Но все это именно только мелькало, не укладываясь в определенные формы и
не идя далее простых и не вполне ясных афоризмов. Самая книга "О водворении на земле
добродетели" была не что иное, как свод подобных афоризмов, не указывавших и даже не
имевших целью указать на какие-либо практические применения. Ионе приятно было
сознавать себя добродетельным, а, конечно, еще было бы приятнее, если б и другие тоже
сознавали себя добродетельными. Это была потребность его мягкой, мечтательной натуры;
это же обусловливало для него и потребность пропаганды. Сожительство добродетельных с
добродетельными, отсутствие зависти, огорчений и забот, кроткая беседа, тишина,
умеренность — вот идеалы, которые он проповедовал, ничего не зная о способах их
осуществления.
Несмотря на свою расплывчатость, учение Козыря приобрело, однако ж, столько
прозелитов в Глупове, что градоначальник Бородавкин счел нелишним обеспокоиться этим.
Сначала он вытребовал к себе книгу "О водворении на земле добродетели" и
освидетельствовал ее; потом вытребовал и самого автора для освидетельствования.
— Чел я твою, Ионкину, книгу, — сказал он, — и от многих надписанных в ней
злодейств был приведен в омерзение.
Ионка казался изумленным. Бородавкин продолжал:
— Мнишь ты всех людей добродетельными сделать, а про то позабыл, что добродетель
не от тебя, а от Бога, и от Бога же всякому человеку пристойное место указано.
Ионка изумлялся все больше и больше этому приступу и не столько со страхом,
сколько с любопытством ожидал, к каким Бородавкин придет выводам.
— Ежели есть на свете клеветники, тати, злодеи и душегубцы (о чем и в указах
неотступно публикуется), — продолжал градоначальник, — то с чего же тебе, Ионке, на ум
взбрело, чтоб им не быть? и кто тебе такую власть дал, чтобы всех сил людей от природных
их званий отставить и зауряд с добродетельными людьми в некоторое смеха достойное
место, тобою «раем» продерзостно именуемое, включить?