Page 95 - История одного города
P. 95

Козырь замялся.
                     — И на то у меня свидетели есть, — продолжал Фердыщенко таким тоном, который не
               дозволял усомниться, что он подлинно знает, что говорит.
                     Козырь побледнел.
                     — И я тот твой бездельный поступок, по благодушию своему, прощаю! — вновь начал
               Фердыщенко, — а которое ты имение награбил, и то имение твое отписываю я, бригадир, на
               себя. Ступай и молись богу.
                     И  точно:  в  тот  же  день  отписал  бригадир  на  себя  Козыреву  движимость  и
               недвижимость, подарив, однако, виновному хижину на краю города, чтобы было где душу
               спасти и себя прокормить.
                     Больной,  озлобленный,  всеми  забытый,  доживал  Козырь  свой  век  и  на  закате  дней
               вдруг  почувствовал  прилив  "дурных  страстей"  и  "неблагонадежных  элементов".  Стал
               проповедывать, что собственность есть мечтание, что только нищие да постники взойдут в
               Царствие Небесное, а богатые да бражники будут лизать раскаленные сковороды и кипеть в
               смоле.  Причем,  обращаясь  к  Фердыщенке  (тогда  было  на  этот  счет  просто:  грабили,  но
               правду выслушивали благодушно), прибавлял:
                     — Вот  и  ты,  чертов  угодник,  в  аду  с  братцем  своим  сатаной  калеными  угольями
               трапезовать станешь, а я, Семен, тем временем на лоне Авраамлем почивать буду.
                     Таков был первый глуповский демагог.
                     Ионы Козыря не было в Глупове, когда отца его постигла страшная катастрофа. Когда
               он возвратился домой, все ждали, что поступок Фердыщенки приведет его, по малой мере, в
               негодование;  но  он  выслушал  дурную  весть  спокойно,  не  выразив  ни  огорчения,  ни  даже
               удивления.  Это  была  довольно  развитая,  но  совершенно  мечтательная  натура,  которая
               вполне  безучастно  относилась  к  существующему  факту  и  эту  безучастность  восполняла
               большою  дозою  утопизма.  В  голове  его  мелькал  какой-то  рай,  в  котором  живут
               добродетельные  люди,  делают  добродетельные  дела  и  достигают  добродетельных
               результатов. Но все это именно только мелькало, не укладываясь в определенные формы и
               не идя далее простых и не вполне ясных афоризмов. Самая книга "О водворении на земле
               добродетели" была не что иное, как свод подобных афоризмов, не указывавших и даже не
               имевших  целью  указать  на  какие-либо  практические  применения.  Ионе  приятно  было
               сознавать себя добродетельным, а, конечно,  еще было бы приятнее, если б и другие тоже
               сознавали себя добродетельными. Это была потребность его мягкой, мечтательной натуры;
               это же обусловливало для него и потребность пропаганды. Сожительство добродетельных с
               добродетельными,  отсутствие  зависти,  огорчений  и  забот,  кроткая  беседа,  тишина,
               умеренность  —  вот  идеалы,  которые  он  проповедовал,  ничего  не  зная  о  способах  их
               осуществления.
                     Несмотря  на  свою  расплывчатость,  учение  Козыря  приобрело,  однако  ж,  столько
               прозелитов в Глупове, что градоначальник Бородавкин счел нелишним обеспокоиться этим.
               Сначала  он  вытребовал  к  себе  книгу  "О  водворении  на  земле  добродетели"  и
               освидетельствовал ее; потом вытребовал и самого автора для освидетельствования.
                     — Чел  я  твою,  Ионкину,  книгу, —  сказал  он, —  и  от  многих  надписанных  в  ней
               злодейств был приведен в омерзение.
                     Ионка казался изумленным. Бородавкин продолжал:
                     — Мнишь ты всех людей добродетельными сделать, а про то позабыл, что добродетель
               не от тебя, а от Бога, и от Бога же всякому человеку пристойное место указано.
                     Ионка  изумлялся  все  больше  и  больше  этому  приступу  и  не  столько  со  страхом,
               сколько с любопытством ожидал, к каким Бородавкин придет выводам.
                     — Ежели  есть  на  свете  клеветники,  тати,  злодеи  и  душегубцы  (о  чем  и  в  указах
               неотступно публикуется), — продолжал градоначальник, — то с чего же тебе, Ионке, на ум
               взбрело, чтоб им не быть? и кто тебе такую власть дал, чтобы всех сил людей от природных
               их  званий  отставить  и  зауряд  с  добродетельными  людьми  в  некоторое  смеха  достойное
               место, тобою «раем» продерзостно именуемое, включить?
   90   91   92   93   94   95   96   97   98   99   100