Page 35 - Ленька Пантелеев

свободным смехом она никогда раньше не смеялась.
В это время за дверью "темненькой" кто-то громко закашлялся.
- Кто это там? - прошептал Ленька.
- Никого там нет, Лешенька. Лежите, - засмеялась девушка.
- Нет, правда... Кто-то ходит.
Стеша быстро нагнулась и, пощекотав губами его ухо, сказала:
- Это мой брат, Лешенька!
- Тот?
- Тот самый.
Ленька вспомнил фотографию с обломанными углами и усатого человека в круглой,
похожей на пирог шапке.
- Он жив?
- Живой, Лешенька. На три дня из Смоленска приезжал. Сегодня уезжает.
Скрипнула дверь.
- Стеня, можно? - услышал Ленька мягкий мужской голос.
Стеша кинулась к двери.
- Ш-ш... Ш-ш... Куда ты, колоброд? Разве можно сюда?!
- Ты куда, коза, мою кобуру от браунинга засунула? - негромко спросил тот же голос.
- Какую еще кобуру? Ах, кобуру?..
Ленька приподнял голову, хотел посмотреть, но никого не увидел - только услышал
легкий запах табачного дыма, просочившийся в комнату.
А вечером он опять проснулся. Разбудил его шепелявый старческий голос, который с
придыханием проговорил над его изголовьем:
- Бедный маленький калмычонок... В какое ужасное время он родился!..
Он открывает глаза и вздрагивает. Он видит перед собой страшное, черное, выпачканное
сажей лицо. Кто это? Или что это? Ему кажется, что он опять бредит. Но ведь это генеральша
Силкова, старуха вдова, живущая во флигеле, в шестом номере. Он хорошо знает ее, он
помнит эту маленькую чистенькую старушку, ее румяное личико, обрамленное траурной
кружевной наколкой, ее строгую, чинную походку... Почему же она сейчас такая страшная?
Что с ней случилось? Остановившимся взглядом он смотрит на старуху, а она наклоняется к
нему, часто-часто мигает маленькими слезящимися глазками и шепчет:
- Спи, спи, деточка... Храни тебя бог!..
И страшная костлявая рука поднимается над Ленькой, и грязные, черные, как у
трубочиста, пальцы несколько раз крестят его.
Он вскрикивает и закрывает глаза. А через минуту слышит, как за ширмой мать громким
шепотом уговаривает старуху:
- Августа Марковна!.. Ну, зачем это вы? Что вы делаете? Ведь, в конце концов, это
негигиенично... В конце концов, заболеть можно...
- Нет, нет, не говорите, ма шер, - шепчет в ответ старуха. - Нет, нет, милая... Вы плохо
знаете историю. Во времена Великой революции во Франции санкюлоты, голоштанники{64},
именно по рукам узнавали аристократов. Именно так. Именно, именно, вы забыли, голубчик,
именно так.
Голос у генеральши дрожит, свистит, делается сумасшедшим, когда она вдруг начинает
говорить на разные голоса:
- "Ваши ручки, барыня!" - "Вот мои руки". - "А почему ваши руки белые? Почему они
такие белые? А?" И - на фонарь! Да, да, ма шер, на фонарь! Веревку на шею и - на фонарь, а ля
лянтерн!.. На фонарь!..
Генеральша Силкова уже не говорит, а шипит.
- И к нам придут, ма шер. Вот увидите... И нас не минует чаша сия... Придут, придут...
"Кто придет?" - думает Ленька. И вдруг догадывается: большевики! Старуха боится
большевиков. Она нарочно не моет рук, чтобы не узнали, что она - аристократка, вдова
царского генерала.