Page 45 - Мой генерал

приходил с термосом, он выпивал чашечку кофе. Угощал других, если кто-нибудь был еще
на КП. Дед говорил по телефону: «Сведения передайте на КП», «Приезжайте на КП», «КП
распорядится», «КП отвечает».
– Видишь, какой у меня КП, – сказал он мне. – Благоустроенный. С диваном. Можно
поспать.
КП – командный пункт. Я спросил деда, какие у него были КП там, на войне?
– Блиндажи, – сказал он. – Такое помещение в земле. Сверху покрыто бревнами.
Землянки. От слова «земля», понимаешь? Наконец, обыкновенные дома. Замаскированные,
конечно. Специальной такой сетью, к которой листья привязаны. Не настоящие, а из
материи. Или палатка. Но не маленькая, где только спят, а особая, большая, чтобы можно
совещание собрать.
Он помолчал, подумал. Потом сказал:
– Ну вот. А это, наверное, мой последний КП… Понимаешь-ка…
Дед замолчал. Плечи его опустились. Под глазами прорезались темные круги. Он
расстегнул пуговицу на мундире, положил на сердце руку.
– Лекарство принести? – спросил я.
Он покачал головой.
Дверь открылась. Дед стремительно пуговицу застегнул. Лицо его изменилось
мгновенно. Стало бодрым, веселым, усмешливым. Я улыбнулся: не хочет признаться, что
устал.
И опять дед командовал. Посылал людей к новым объектам. Распоряжался
самосвалами. Отчитывался перед начальником стройки. Дед командовал сражением, кричал
в телефон, и я, разнося днем обеды, видел, как отступает, как отходит враг. Как все ближе и
ближе победа.
Выстроившись ступенькой, один за другим, двигались по улице роторные
снегоочистители. Они шли медленно, грозно рыча моторами, и далеко в сторону отлетали
струи снежной пыли, похожие на фонтаны. Я представлял – это идут танки, упорно
сокрушая врага.
Вечером я разглядывал дедушкину карту. Она покрылась непонятными знаками.
Кружками, крестиками, пунктирами. Все больше на ней становилось красных отметок. Я
знал, что это расчищенные улицы. Освобожденные из-под снега дома.
В третью ночь мы засиделись допоздна. Дед велел мне лечь на диван. Укрыл шинелью.
Я уснул.
Проснулся словно от толчка. От какого-то предчувствия.
Дедушка сидел напротив, облокотившись о спинку стула. И смотрел на меня. Щеки его
ввалились. И глаза были печальные.
– Ты что? – тревожно спросил я.
– Вот смотрю на тебя, – ответил дедушка.
– Я думал, что-нибудь случилось, – сказал я. – Мне показалось…
Я сел. Накинул шинель на плечи. Прислонился к спинке дивана.
Я посмотрел на деда, и отчего-то мне снова стало смертельно жалко его. Как тогда, в
самом начале, когда он шел по улице и молочные бутылки постукивали в его авоське. Мне
захотелось обнять его. Прижаться к нему покрепче. Сказать самые хорошие слова, какие
только бывают на свете.
Но я улыбнулся.
Я не обнял его и не сказал самых хороших слов, а только улыбнулся и спросил:
– Помнишь, ты обещал рассказать мне свою военную тайну?
Он качнул головой.
– Не сейчас. Но расскажу. Кажется, совсем скоро.
Я запомнил эти его слова. Они пронзили меня почему-то. Но я улыбнулся снова,
кивнул и спросил:
– О чем ты думаешь?