Page 49 - Мой генерал

Уралом. Почти у Москвы.
Дед сказал, когда мы составляли с ним маршрут:
– Надо заехать на родину. Поклониться отцу-матери. Вдруг не придется?
Я эти слова мимо ушей пропустил. Стал его про Москву спрашивать. Про Харьков, где
генерал Иванов живет…
И вот «Ан» садится уже. На снежное поле. Мы идем в Дом колхозника. Машины в
деревню, где родился дед, не ходят. Добраться можно только на лошади. Вернее, на санях.
Нам объясняют, что утром пойдет почта. И с ней захватят нас. Вместо ценных бандеролей,
наверное.
Мы устраиваемся в тесной комнатке с маленьким окном. Подоконник широкий,
пожалуй, с метр. Дед говорит, тут когда-то был монастырь. И это келья, комната, где монахи
жили. Мне забавно, мы тоже, значит, монахи.
Нам говорят, что свет только до двенадцати. Что движок потом выключается. Не
понимаю, какой движок? И почему электричество нельзя включить ночью? И почему
лампочка светит неровно – то тускло, глазам больно, то ярко.
– Электричество здесь от двигателя идет, – объясняет дед. – А механику тоже спать
надо. Вот построят вашу станцию, и свет сюда придет. Будет постоянный. Сибирский.
– Как? – удивляюсь я. – Наше электричество – так далеко пойдет?
– Конечно! – объясняет дед. – Сибирская электроэнергия и сюда пойдет, и в Москву, и
даже в Европу.
Вот чудеса! А я и не знал!
Мы гуляем по городку. Как все странно здесь! Как не похоже на наш поселок!
Острозубые заборы, а у нас ни одного забора нет. Старинные приземистые дома – дед
говорит, купеческие. А у нас ни одного старинного дома. Только старые есть, деревянные.
Заброшенная колокольня, и над ней воронье кружит – черная орущая туча, даже жутко. У
нас столько ворон не бывает. На улицах тихо, кашлянешь – слышно. А у нас в это время
смех, музыка, народ гуляет…
Утром нас будят. Мы выходим на улицу, садимся в сани. Возница чмокает, лошадь
нехотя трусит под горку.
Когда рассветает, я вижу, что лошадью правит мальчишка. Класса так из шестого. Я
разглядываю его с интересом. А он оборачивается на деда.
– Сам-то из каких? – спрашивает дед. – Рыбаковский?
– Рыбаковский! – басом отвечает парнишка. Лицо у него в веснушках. – А вы на
побывку, товарищ генерал?
– На побывку, – усмехается дед.
Парень громко чмокает, прикрикивает басом:
– Н-н-о-о!
Вот интересно: голос у мальчишки обыкновенный, а лошадь понукает басом.
Лошадь бежит быстрее, скрипит свежий снег под санями. Я любуюсь березовой рощей,
круглой, посеребренной инеем. Дома у нас так березы не растут. Там они по отдельности. А
здесь целая роща. Красиво.
Дорога то вверх поднималась, то бежала вниз, и мне казалось, что мы едем по
волнистому морю. Я уснул.
Когда проснулся, сани стояли возле дома с почтовым ящиком, лошадь была привязана
к столбу и громко хрупала, наклоняя голову к охапке сена.
Послышались голоса.
Из дома вышел дед, его провожала женщина в пуховом платке.
– Милости просим потом на обед, – сказала она. – Мы вас помним. И родителей ваших
помним.
– Спасибо! – сказал дед, кивнул мне, и мы пошли куда-то за деревню по глубокой
тропке.
Тропка привела к кладбищу. Над нами неподвижно стояли заиндевелые сосны.