Page 2 - Сны Чанга

Видит он:
Поднялся на палубу парохода старый, кислоглазый китаец, опустился на корячки, стал
скулить, упрашивать всех проходящих мимо, чтобы купили у него плетушку тухлых рыбок,
которую он принес с собою. Был пыльный и холодный день на широкой китайской реке. В
лодке под камышовым парусом, качавшейся на речной мути, сидел щенок, — рыжий кобелек,
имевший в себе нечто лисье и волчье, с густым жестким мехом вокруг шеи, — строго и умно
водил черными глазами но высокой железной стене пароходного бока и торчком держал уши.
— Продай лучше собаку! — весело и громко, как глухому, крикнул китайцу молодой
капитан парохода, без дела стоявший на своей вышке.
Китаец, первый хозяин Чанга, вскинул глаза кверху, оторопел и от крика и от радости,
1
стал кланяться и цокать: «Ve'y good dog, ve'y good!» — И щенка купили, — всего за
целковый, — назвали Чангом, и поплыл он в тот же день со своим новым хозяином в Россию и
вначале, целых три недели, так мучился морской болезнью, был в таком дурмане, что даже
ничего не видел: ни океана, ни Сингапура, ни Коломбо….
В Китае начиналась осень, погода была трудная. И стало мутить Чанга, едва вышли в
устье. Навстречу несло дождем, мглою, сверкали по водной равнине барашки, качалась,
бежала, всплескивалась серо-зеленая зыбь, острая и бестолковая, а плоские прибрежья
расходились, терялись в тумане — и все больше, больше становилось воды вокруг. Чанг, в
своей серебрившейся от дождя шубке, и капитан, в непромокаемом пальто с поднятым
капюшоном, были на мостике, высота которого чувствовалась теперь еще сильнее, чем
прежде. Капитан командовал, а Чанг дрожал и воротил от ветра морду. Вода ширилась,
охватывала ненастные горизонты, мешалась с мглистым небом. Ветер рвал с крупной шумной
зыби брызги, налетал откуда попало, свистал в реях и гулко хлопал внизу парусиновыми
тентами, меж тем как матросы, в кованых сапогах и мокрых накидках, отвязывали, ловили и
скатывали их. Ветер искал, откуда бы покрепче ударить, и как только пароход, медленно ему
кланявшийся, взял покруче вправо, поднял его таким большим, кипучим валом, что он не
удержался, рухнул с переката вала, зарываясь в пену, а в штурманской рубке с дребезгом и
звоном полетела на пол кофейная чашка, забытая на столике лакеем…. И с этой минуты пошла
музыка!
Дни потом были всякие: то огнем жгло с сияющей лазури солнце, то горами
громоздились и раскатывались ужасающим громом тучи, то потопами обрушивались на
пароход и на море буйные ливни; но качало, качало непрерывно, даже и во время стоянок.
Вконец замученный, ни разу за целых три недели не покинул Чанг своего угла в жарком
полутемном коридоре среди пустых кают второго класса, на юте, возле высокого порога двери
на палубу, отворявшейся только раз в сутки, когда вестовой капитана приносил Чангу пищу. И
от всего пути до Красного моря остались в памяти Чанга только тяжкие скрипы переборок.
дурнота и замирание сердца, то летевшего вместе с дрожащей кормой куда-то в пропасть, то
возносившегося в небо, да колючий, смертный ужас, когда об эту высоко поднятую и вдруг
снова завалившуюся на сторону корму, грохочущую винтом в воздухе, с пушечным
выстрелом расшибалась целая водяная гора, гасившая дневной свет в иллюминаторах и потом
стекавшая по их толстым стеклам мутными потоками. Слышал больной Чанг далекие
командные крики, гремучие Свистки боцмана, топот матросских ног где-то над головой,
слышал плеск и шум воды, различал полузакрытыми глазами полутемный коридор,
загроможденный рогожными тюками чая, — и шалел, пьянел от тошноты, жары и крепкого
чайного запаха…
Но тут сон Чанга обрывается.
Чанг вздрагивает и открывает глаза: это уже не волна с пушечным выстрелом ударила в
корму-это грохнула где-то внизу дверь, с размаху кем-то брошенная. И вслед за этим громко
откашливается и медленно встает со своего вдавленного одра капитан. Он натягивает на ноги

1 Очень хорошая собака, очень хорошая! (искаженное англ.).