Page 6 - Сны Чанга

жить. в жаркий полдень в Красном море! Чанг с капитаном сидели в рубке, потом стояли на
мостике… О, сколько было света, блеска, синевы, лазури! Как удивительно цветисты были на
фоне неба все эти белые, красные и желтые рубахи матросов, с растопыренными руками
развешанные на носу! А потом Чанг с капитаном и прочими моряками, у которых лица были
кирпичные, глаза масленистые, а лбы белые и потные, завтракал в жаркой кают-компании
первого класса, под жужжащим и дующим из угла электрическим вентилятором, после
завтрака вздремнул немного, после чая обедал, а после обеда опять сидел наверху, перед
штурманской рубкой, где лакей поставил для капитана полотняное кресло, и смотрел далеко
за море, на закат, нежно зеленевший в разноцветных и разнообразных тучках, на
винно-красное, лишенное лучей солнце, которое, коснувшись мутного горизонта, вдруг
вытянулось и стало похоже на темно-огненную митру… Быстро бежал пароход вдогонку за
ним, так и мелькали за бортом гладкие водяные горбы, отливающие сине-лиловой шагренью,
но солнце спешило, спешило, — море точно втягивало его, — и все уменьшалось да
уменьшалось, стало длинным раскаленным углем, задрожало и потухло, а как только потухло,
сразу пала на весь мир тень какой-то печали и сильней заволновался все крепчавший к ночи
ветер. Капитан, глядя на темное пламя заката, сидел с раскрытой головою, с колеблющимися
от ветра волосами, и лицо его было задумчиво, гордо и грустно, и чувствовалось, что все-таки
он счастлив и что не только весь этот бегущий по его воле пароход, но и целый мир в его
власти, потому что весь мир был в его душе в эту минуту — и потому еще, что и тогда уже
пахло вином от него.
Ночь же настала страшная и великолепная Она была черная, тревожная, с
беспорядочным ветром и с таким полным светом шумно взметывавшихся вокруг парохода
волн, что порою Чанг, бегавший за быстро и безостановочно гулявшим по палубе капитаном, с
визгом отскакивал от борта. И капитан опять взял Чанга на руки и, приложив щеку к его
бьющемуся сердцу, — ведь оно билось совершенно так же, как и у капитана! пришел с ним в
самый конец палубы, на ют, и долго стоял там в темноте, очаровывая Чанга дивным и
ужасным зрелищем: из-под высокой, громадной кормы, из-под глухо бушующего винта с
сухим шорохом сыпались мириады бело-огненных игл, вырывались и тотчас же уносились в
снежную искристую дорогу, прокладываемую пароходом, то огромные голубые звезды, то
какие-то тугие синие клубы, которые ярко разрывались и, угасая, таинственно дымились
внутри кипящих водяных бугров бледно-зеленым фосфором. Ветер с разных сторон сильно и
мягко бил из темноты в морду Чанга, раздувал и холодил густой мех на его груди, и, крепко,
родственно прижимаясь к капитану, обонял Чанг запах как бы холодной серы, дышал взрытой
утробой морских глубин, а корма дрожала, ее опускало и поднимало какой- то великой и
несказанно свободной силой, и он качался, качался, возбужденно созерцая эту слепую и
темную, но стократ живую, глухо бунтующую Бездну. И порой какая-нибудь особенно
шальная и тяжелая волна, с шумом пролетавшая мимо кормы, жутко озаряла руки и
серебряную одежду капитана…
В эту ночь капитан привел Чанга в свою каюту, большую и уютную, мягко освещенную
лампой под красным шелковым абажуром. На письменном столе, плотно уместившемся возле
капитанской кровати, стояли там, в тени и свете лампы, два фотографических портрета
хорошенькая сердитая девочка в локонах, капризно и вольно сидевшая в глубоком кресле, и
молодая дама, изображенная почти во весь рост, с кружевным белым зонтиком на плече, в
кружевной большой шляпке и в нарядном весеннем платье, — стройная, тонкая, прелестная и
печальная, как грузинская царевна И капитан сказал, раздеваясь под шум черных волн за
открытым окном:
— Не будет, Чанг, любить нас с тобой эта женщина! Есть, брат, женские души, которые
вечно томятся какой-то печальной жаждой любви и которые от этого от самого никогда и
никого не любят. Есть такие — и как судить их за всю их бессердечность, лживость, мечты о
сцене, о собственном автомобиле, о пикниках на яхтах, о каком-нибудь спортсмене,
раздирающем свои сальные от фиксатуара волосы на прямой ряд? Кто их разгадает? Всякому
свое, Чанг, и не следуют ли они сокровеннейшим велениям самой Тао, как следует им