Page 60 - Тарас Бульба
P. 60

генеральный  бунчужный     42  ехали  вслед  за  гетьманом.  Генеральный  хорунжий  предводил
               главное  знамя;  много других хоругвей  и  знамен  развевалось  вдали;  бунчуковые  товарищи
               несли бунчуки. Много также было других чинов полковых: обозных, войсковых товарищей,
               полковых  писарей  и  с  ними  пеших  и  конных  отрядов;  почти  столько  же,  сколько  было
               рейстровых  козаков,  набралось  охочекомонных  и  вольных.  Отвсюду  поднялись  козаки:  от
               Чигирина,  от  Переяслава,  от  Батурина,  от  Глухова,  от  низовой  стороны  днепровской  и  от
               всех его верховий и островов. Без счету кони и несметные таборы телег тянулись по полям.
               И между теми-то козаками, между теми восьмью полками отборнее всех был один полк, и
               полком тем предводил Тарас Бульба. Все давало ему перевес пред другими: и преклонные
               лета, и опытность, и уменье двигать своим войском, и сильнейшая всех ненависть к врагам.
               Даже самим козакам казалась чрезмерною его беспощадная свирепость и жестокость. Только
               огонь да виселицу определяла седая голова его, и совет его в войсковом совете дышал только
               одним истреблением.
                     Нечего  описывать  всех  битв,  где  показали  себя  козаки,  ни  всего  постепенного  хода
               кампании: все это внесено в летописные страницы. Известно, какова в Русской земле война,
               поднятая  за  веру:  нет  силы  сильнее  веры.  Непреоборима  и  грозна  она,  как  нерукотворная
               скала среди бурного, вечно изменчивого моря. Из самой средины морского дна возносит она
               к  небесам  непроломные  свои  стены,  вся  созданная  из  одного  цельного,  сплошного  камня.
               Отвсюду видна она и глядит прямо в очи мимобегущим волнам. И горе кораблю, который
               нанесется на нее! В щепы летят бессильные его снасти, тонет и ломится в прах все, что ни
               есть на них, и жалким криком погибающих оглашается пораженный воздух.
                     В  летописных  страницах  изображено  подробно,  как  бежали  польские  гарнизоны  из
               освобождаемых  городов;  как  были  перевешаны  бессовестные  арендаторы-жиды;  как  слаб
               был  коронный  гетьман  Николай  Потоцкий  с  многочисленною  своею  армиею  против  этой
               непреодолимой  силы;  как,  разбитый,  преследуемый,  перетопил  он  в  небольшой  речке
               лучшую  часть  своего  войска;  как  облегли  его  в  небольшом  местечке  Полонном  грозные
               козацкие полки и как, приведенный в крайность, польский гетьман клятвенно обещал полное
               удовлетворение  во  всем  со  стороны  короля  и  государственных  чинов  и  возвращение  всех
               прежних прав и преимуществ. Но не такие были козаки, чтобы поддаться на то: знали они
               уже,  что  такое  польская  клятва.  И  Потоцкий не  красовался  бы  больше  на  шеститысячном
               своем  аргамаке,  привлекая  взоры  знатных  панн  и  зависть  дворянства,  не  шумел  бы  на
               сеймах, задавая роскошные пиры сенаторам, если бы не спасло его находившееся в местечке
               русское духовенство. Когда вышли навстречу все попы в светлых золотых ризах, неся иконы
               и кресты, и впереди сам архиерей с крестом в руке и в пастырской митре, преклонили козаки
               все свои головы и сняли шапки. Никого не уважили бы они на ту пору, ниже' самого короля,
               но против своей церкви христианской не посмели и уважили свое духовенство. Согласился
               гетьман  вместе  с  полковниками  отпустить  Потоцкого,  взявши  с  него  клятвенную  присягу
               оставить на свободе все христианские церкви, забыть старую вражду и не наносить никакой
               обиды козацкому воинству. Один только полковник не согласился на такой мир. Тот один
               был Тарас. Вырвал он клок волос из головы своей и вскрикнул:
                     – Эй,  гетьман  и  полковники!  не  сделайте  такого  бабьего  дела!  не  верьте  ляхам:
               продадут псяюхи!
                     Когда же полковой писарь подал условие и гетьман приложил свою властную руку, он
               снял  с  себя  чистый  булат,  дорогую  турецкую  саблю  из  первейшего  железа,  разломил  ее
               надвое, как трость, и кинул врозь, далеко в разные стороны оба конца, сказав:
                     – Прощайте же! Как двум концам сего палаша не соединиться в одно и не составить
               одной  сабли,  так  и  нам,  товарищи,  больше  не  видаться  на  этом  свете.  Помяните  же
               прощальное мое слово (при сем слове голос его вырос, подымался выше, принял неведомую
               силу, – и смутились все от пророческих слов): перед смертным часом своим вы вспомните


                 42   Генеральный бунчужный – хранитель бунчука, жезла – символа гетманской власти.
   55   56   57   58   59   60   61   62   63