Page 2 - А зори здесь тихие

2

– Не похоже, Федот Евграфыч.
– Слава богу! – Старшина ревниво относился к своему комендантскому положению. –
Власть делить – это хуже нету.
– Погодите радоваться, – загадочно улыбнулась хозяйка.
– Радоваться после войны будем, – резонно сказал Федот Евграфович, надел фуражку и
вышел на улицу.
И оторопел: перед домом стояли две шеренги сонных девчат. Старшина было решил,
что спросонок ему померещилось, поморгал, но гимнастерки на бойцах по-прежнему бойко
торчали в местах, солдатским уставом не предусмотренных, а из-под пилоток нахально лезли
кудри всех цветов и фасонов.
– Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты
отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны
объекта, – тусклым голосом отрапортовала старшая. – Докладывает помкомвзвода сержант
Кирьянова.
– Та-ак, – совсем не по-уставному протянул старшина. – Нашли, значит, непьющих…
Целый день он стучал топором: строил нары в пожарном сарае, поскольку зенитчицы
на постой к хозяйкам становиться не согласились. Девушки таскали доски, держали, где
велел, и трещали, как сороки. Старшина хмуро отмалчивался: боялся за авторитет.
– Из расположения без моего слова ни ногой, – объявил он, когда все было готово.
– Даже за ягодами? – робко спросила плотненькая: Васков давно уже приметил ее, как
самую толковую помощницу.
– Ягод еще нет, – сказал он. – Клюква разве что.
– А щавель можно собирать? – поинтересовалась Кирьянова. – Нам без приварка
трудно, товарищ старшина. Отощаем.
Федот Евграфыч с сомнением повел глазом по туго натянутым гимнастеркам, но
разрешил:
– Не дальше речки. Аккурат в пойме прорва его.
На разъезде наступила благодать, но коменданту от этого легче не стало. Зенитчицы
оказались девахами шумными и задиристыми, и старшина ежесекундно чувствовал, будто
попал в гости в собственный дом: боялся ляпнуть не то, сделать не так, а уж о том, чтобы
войти куда без стука, теперь не могло быть и речи, и если он забывал когда об этом,
сигнальный визг немедленно отбрасывал его на прежние позиции. Но пуще всего Федот
Евграфыч страшился намеков и шуточек насчет возможных ухаживаний и поэтому всегда
ходил уставясь в землю, словно потерял денежное довольствие за последний месяц.
– Да не бычьтесь вы, Федот Евграфыч, – сказала хозяйка, понаблюдав за его общением
с подчиненными. – Они вас промеж себя старичком величают, так что глядите на них
соответственно.
Федоту Евграфовичу этой весной исполнилось тридцать два, и стариком он себя
считать не согласился. Поразмыслив, он пришел к выводу, что все эти слова есть лишь меры,
предпринятые хозяйкой для упрочения собственных позиций: она таки растопила лед
комендантского сердца в одну из весенних ночей и теперь, естественно, стремилась
укрепиться на завоеванных рубежах.
Ночами зенитчицы азартно лупили из всех восьми стволов по пролетающим немецким
самолетам, а днем разводили бесконечные постирушки: вокруг пожарного сарая вечно
сушились какие-то тряпочки. Подобные украшения старшина счел неуместными и кратко
информировал об этом сержанта Кирьянову:
– Демаскирует.
– А есть приказ, – не задумываясь, сказала она.
– Какой приказ?
– Соответствующий. В нем сказано, что военнослужащим женского пола разрешается
сушить белье на всех фронтах.
Комендант промолчал: ну их, этих девок, к ляду! Только свяжись – хихикать будут до