Page 3 - А зори здесь тихие

3

осени…
Дни стояли теплые, безветренные, и комарья народилось такое количество, что без
веточки и шагу не ступишь. Но веточка – это еще ничего, это еще вполне допустимо для
военного человека, а вот то, что вскоре комендант начал на каждом углу хрипеть и кхекать,
словно и вправду был стариком, – вот это было совсем уж никуда не годно.
А началось все с того, что жарким майским днем завернул он за пакгауз и обмер: в
глаза брызнуло таким неистово белым, таким тугим да еще и восьмикратно помноженным
телом, что Васкова аж в жар кинуло: все первое отделение во главе с командиром младшим
сержантом Осяниной загорало на казенном брезенте в чем мать родила. И хоть бы
завизжали, что ли, для приличия, так нет же: уткнули носы в брезент, затаились, и Федоту
Евграфычу пришлось пятиться, как мальчишке из чужого огорода. Вот с того дня и стал он
кашлять на каждом углу, будто коклюшный.
А эту Осянину он еще раньше выделил: строга. Не засмеется никогда, только что
поведет чуть губами, а глаза по-прежнему серьезными остаются. Странная была Осянина, и
поэтому Федот Евграфыч осторожно навел справочки через свою хозяйку, хоть и понимал,
что той поручение это совсем не для радости.
– Вдовая она, – поджав губы, через день доложила Мария Никифоровна. – Так что
полностью в женском звании состоит: можете игры заигрывать.
Промолчал старшина: бабе все равно не докажешь. Взял топор, пошел во двор: лучше
нету для дум времени, как дрова колоть. А дум много накопилось, и следовало их привести в
соответствие.
Ну, прежде всего, конечно, – дисциплина. Ладно, не пьют бойцы, с жительницами не
любезничают – это все так. А внутри – беспорядок: «Люда, Вера, Катенька – в караул! Катя –
разводящая».
Разве ж это команда? Развод караулов положено по всей строгости делать, по уставу. А
это насмешка полная, это порушить надо, а как? Попробовал он насчет этого со старшей, с
Кирьяновой, поговорить, да у той один ответ:
– А у нас разрешение, товарищ старшина. От командующего. Лично.
Смеются, черти…
– Стараешься, Федот Евграфыч?
Обернулся: соседка во двор заглядывает, Полина Егорова. Самая беспутная из всего
населения: именины в прошлом месяце четыре раза справляла.
– Ты не очень-то утруждайся, Федот Евграфыч. Ты теперь один у нас остался, вроде
как на племя.
Хохочет. И ворот не застегнут: вывалила на плетень прелести, точно булки из печи.
– Ты теперь по дворам ходить будешь, как пастух. Неделю в одном дворе, неделю – в
другом. Такая у нас, у баб, договоренность насчет тебя.
– Ты, Полина Егорова, совесть поимей. Солдатка ты или дамочка какая? Вот и веди
себя соответственно.
– Война, Евграфыч, все спишет. И с солдат и с солдаток.
Вот ведь петля какая! Выселить надо бы, а как? Где они, гражданские власти? А ему
она не подчинена: он этот вопрос с крикуном майором провентилировал.
Да, дум набралось кубометра на два, не меньше. И с каждой думой совершенно особо
разобраться надо. Совершенно особо.
Все-таки большая помеха, что человек он почти что без образования. Ну, писать-читать
умеет и счет знает в пределах четырех классов, потому что аккурат в конце этого четвертого
у него медведь отца заломал. Вот девкам бы этим смеху было, если б про медведя узнали.
Это ж надо: не от газов в мировую, не от клинка в Гражданскую, не от кулацкого обреза, не
своей смертью даже – медведь заломал. Они, поди, медведя этого в зверинцах только и
видели…
Из дремучего угла ты, Федот Васков, в коменданты выполз. А они – не гляди, что
рядовые, – наука. «Упреждение, квадрант, угол сноса…» Классов семь, а то и все девять: по