Page 244 - Два капитана

Но тут же я понял, в чем дело: телефон разъединился,
и трубка болталась за бортом. Я поймал ее и вместе
с ней последнюю фразу:
— Лопата! Вам бы не летать, а служить в ассениза­
ционном обозе!
Мой инструктор самую страшную ругань соединяет
с вежливым обращением на «вы»...
Другой образ встает передо мной, когда я вспоми­
наю свой первый год в Ленинграде. На Корпусный аэро­
дром каждый день приезжает Ч. У него скромное дело —
на старой, не однажды битой машине он катает пассажи­
ров. Но мы знаем, что это за человек; мы знаем и любим
его задолго до того, как его узнала и полюбила наша
страна. Мы знаем, о ком говорят летчики, собираясь в
Аэромузее, который был в те годы чем-то вроде нашего
клуба. Мы знаем, кому подражает начальник школы, когда
он говорит, немного окая, спокойным басом:
— Ну, как дела? Получаются глубокие виражи?
Только, чур, не врать! Ну-ка!
Со всех ног мы бежим к этому человеку, когда после
своих удивительных фигур он возвращается на аэродром,
и зеленые, как трава, любители высшего пилотажа упол­
зают чуть не на четвереньках, а он смотрит на нас из ка­
бины без очков — летчик великого чутья, человек, в кото­
ром жил орел.
Вместе со стетоскопом, который оставил мне на память
доктор Иван Иваныч, я всюду вожу с собой портрет этого
летчика. Он подарил мне этот портрет не в Ленинграде,
когда я был учлётом, а гораздо позже, через несколько
лет, в Москве. На этом портрете написано его рукой:
«Если быть — так быть лучшим». Это его слова...
Так проходил этот год — трудный, но прекрасный год
в Ленинграде. Он был труден, потому что мы работали
через силу и получали сорок шесть рублей стипендии в
месяц и обедали где придется или совсем не обедали и,
вместо того чтобы учиться летать, три четверти времени
тратили на чистку и сборку старых моторов. Но это был
прекрасный год, потому что это был год мечтаний, кото­
рый как бы пунктирной линией наметил мою будущую
жизнь,— год, когда я почувствовал, что в силах сделать
ее такой, какай я хочу ее видеть.
Несмотря на то что у меня не было ни единой сво­
бодной минуты, я вел нечто вроде дневника — запись
241