Page 522 - Два капитана

Он уже стесняется, когда я целую его при других
ребятах, он собирает марки и презирает Витьку Котелкова
за то, что тот плакал и «ябедает» маме. Он переписыва­
ется с отцом, и — очень странно — время от времени папа
передает ему привет от какой-то тетеньки, по имени Варя.
— Она старая?
— Нет, молодая.
— А чего она кланяется? Познакомиться хочет?
— Наверно...

Сельское кладбище раскинулось на высоких холмах;
в ясный день издалека видны его кресты и пятиконечные
звезды. Мы — в лощине между кладбищем и дорогой, за
которой, бесконечные, темно-зеленые, светло-зеленые, про­
стираются поля и поля. Мы в тени, между кустами дикой
малины.
— А мама ведь тоже была молодая, когда она умерла?
— Совсем молодая.
О чем думает он, срывая травинку, по которой ползет
и вдруг взлетает майский жучок?
— А дядя Саня был похож на маму?
— Был.
Он робко смотрит на меня, гладит по руке, целует.
Я плачу, и слезы падают прямо на его загорелый, облу­
пившийся нос. Обнявшись, мы молча сидим в кустах
дикой малины, а поодаль сидит, косясь, равнодушна^,
постылая Санина смерть.
Вперед, вперед! Не оглядываясь, не вспоминая.
Лето 1942 года. Лагерь Худфонда переведен в Ново­
сибирскую область. Я возвращаюсь в Москву, суровую,
затемненную с крышами, на которых стоят зенитки;
с площадями, на которых нарисованы крыши.
Метро такое же чистое и новое, ничуть не изменив­
шееся за год войны. Гоголевский бульвар — дети и няни.
Сивцев-Вражек, кривой, узенький, милый, все тот же,
несмотря на два новых дома, свысока поглядывающих на
облупившихся, постаревших соседей. Знакомая грязная
лестница. Медная дощечка на двери: «Профессор Вален­
тин Николаевич Жуков». Ого, профессор! Это новость!
Я звоню, стучу! Дверь открывается. Бородатый военный
в очках стоит на пороге.
Разумеется, я сразу узнала его. Кто же другой мог
уставиться на меня с таким неопределенно вежливым вы­
518